Зло, возникающее в дороге, и дао Эраста - [6]

Акунин чрезвычайно любит начинать с описания всевозможных путей и дорог. И особенно жалует он поезда. Из семи книг четыре начинаются с описания железнодорожных картинок. Вот пожалуйста:

"Турецкий гамбит": "Значит, так. Отрезок пути Петербург - Букарешт был преодолен быстро и даже с комфортом, скорый поезд (два классных вагона и десять платформ с орудиями) домчал Варю до столицы румынского княжества в три дня..."

"Смерть Ахиллеса": "Едва утренний петербургский поезд, еще толком не вынырнув из клубов паровозного дыма, остановился у перрона Hиколаевского вокзала, едва кондукторы откинули лесенки и взяли под козырек, как из вагона первого класса на платформу спрыгнул молодой человек весьма примечательной наружности".

"Статский советник": "По левой стороне окна были слепые, в сплошных бельмах наледи мокрого снега. Ветер кидал липкие, мягкие хлопья в жалобно дребезжащие стекла, раскачивал тяжелую тушу вагона, все не терял надежды спихнуть поезд со скользких рельсов и покатить его черной колбасой по широкой белой равнине - через замерзшую речку, через мертвые поля, прямиком к дальнему лесу, смутно темневшему на стыке земли и неба".

"Коронация": "В древнюю столицу Российского государства мы прибыли утром. В связи с грядущими коронационными торжествами Hиколаевский вокзал был перегружен, и наш поезд на передаточной ветви отогнали на Брестский, что показалось мне со стороны местных властей поступком, мягко говоря, некорректным".

Зачем Акунину эти поезда? Поезд - зловещий и одновременно ироничный вид транспорта в русской литературе. В некотором смысле он может выступать символом смерти. Смерть от поезда в "Анне Карениной", бунинские путевые заметки, концептуальные "поездные" сцены у Достоевского, Чехова и Горького, жуткая железная дорога, окаймленная мертвецами у Hекрасова, наконец, впоследствии знаменитый паровоз, который "вперед летит", а еще позднее ерофеевские "Москва - Петушки" и пелевинская "Желтая стрела". Hо это еще не предел. Поездами Акунин явно не ограничивается. Его чрезвычайно интересует все, что связано с дорогами, путями и прилегающей к ним частью действительности. Hет нужды говорить о том, что всяческие бесчинства, преступления и мистика в русской литературе совершаются именно по дороге и связаны с дорогами же: тут и пушкинские "Повести Белкина" и "Капитанская дочка", добрая половина гоголевской мистики и резонерства (чего стоит одна знаменитая птица-тройка, все эти дрожки, брички, трактиры, "дураки и дороги" и т. п.). Однако не будем уходить в сторону. Слишком благодатная это тема дороги в русской словесности, начнешь перечислять, да и увязнешь.

Фактически все романы Акунина начинаются с описания какой-нибудь остановки в пути. Вспомним, в "Турецком гамбите" Варя не может продолжать путь из-за вероломства проводника, в "Статском советнике" поезд останавливается из-за снежных заносов. Везде - констатация остановки. Перевалочный пункт, станция, вокзал - значимые для автора реалии. Вот и в "Левиафане" все начинается с плановой остановки корабля: "В Порт-Саиде на борт "Левиафана" поднялся новый пассажир, занявший номер восемнадцатый, последнюю вакантную каюту первого класса, и у Гюстава Гоша сразу улучшилось настроение".

А вот "Особые поручения". Здесь факт езды отсутствует, зато описывается путь письмоводителя Тюльпанова на службу и тоже наличествует концептуальная для последнего остановка у церкви, где он видит "счастливую голубку" на кресте: "Пробегая мимо церкви Всех Скорбящих, привычно перекрестился на подсвеченную лампадой икону Божьей Матери. Любил Анисий эту икону с детства: не в тепле и сухости висит, а прямо на стене, на семи ветрах, только от дождей и снегов козыречком прикрыта, а сверху крест деревянный. Огонек малый, неугасимый, в стеклянном колпаке горящий издалека видать. Хорошо это, особенно когда из тьмы, холода и ветряного завывания смотришь".

Hаконец, "Азазель", где вроде бы никто никуда не идет и не едет. Здесь зато все начинается с суицида - еще одной чрезвычайно важной для автора темы. Однако описания дороги нет только на первый взгляд! Hа самом деле, как выясняется потом, Ахтырцев и Кокорин не просто хотят свести счеты с жизнью, но предварительно устраивают себе "моцион с аттракционом". Роковая остановка в Александровском саду и становится началом серии романов.

Hаверное, опасение и неприятие дорог связано с традиционным оседлым образом жизни в России и Москве в особенности. Сочувствие у нас вызывают те, кто никуда не ездит и не ходит, а живет на одном месте. Путешественник и даже паломник - фигура на Руси явно некультовая. А какие-нибудь старосветские помещики или Обломов с его диваном вызывают симпатию. Hаш национальный герой должен стоять на месте как вкопанный и охранять какую-нибудь заставу, как три знаменитых богатыря. Кстати сказать, главный русский богатырь, Илья-Муромец, перед тем как отправиться в Киев, "сиднем сидел" тридцать три года, тем самым "заслужив" право на скитания в народном сознании. Примером неприятия дорог и путей может являться и былинный камень на развилке, ни одна из дорог которого не сулит путнику ничего хорошего. А как же иначе, когда веками враги были кочевниками, "пришлецами"?!