Златовласка - [43]

Мы с Джоанной долго молчали, а когда наконец заговорили, то не о Себастьяне. По крайней мере, не сразу.

Моя дочь рассказала мне, что она взвешивалась сегодня утром и обнаружила, что набрала лишних три фунта. Она снова толстеет. И не может понять почему, ведь она так тщательно соблюдает диету! Я сказал, что она вовсе не толстеет. Она высокая девочка и все еще растет…

— Право же, дорогая, ты совсем не толстеешь. Я бы тебе сказал, если бы это было так.

— Не такая уж я высокая, — возразила Джоанна. — Кристал гораздо, выше меня, а весит на шесть фунтов меньше.

— Кристал — кожа да кости.

— Папа, у нее прекрасная фигура.

— Нет, она худющая, как швабра.

— У нее уже выросли груди, а у меня еще нет.

— У тебя тоже скоро вырастут, можешь не беспокоиться.

— И эта сыпь вокруг и на носу… Папа, мы ходили к дерматологу, и он не знает, что это такое, а просто продолжает советовать мне мыть мою физиономию по три раза на дню. Ладно, я умываюсь-умываюсь четыре, даже пять раз в день, а эта противная сыпь все равно не сходит! Я выгляжу просто ужасно, папа. Если это не пройдет, может, мама отведет меня к другому доктору?

— Конечно, родная.

— Потому что это не угри. Он клянется, что не угри.

— Да избавимся мы от этой сыпи, родная, не беспокойся.

— Папа…

— Да, милая?

— Знаешь, он был совсем как человек. Себастьян. Он был как человек…

Мы похоронили его на заднем дворе.

У Себастьяна было любимое место под деревом, где он обычно лежал и наблюдал за пеликанами. При этом кончики ушей у него подергивались, а хвост так и ходил туда-сюда. Мы похоронили его на этом месте. Было уже двадцать пять минут седьмого и начинало смеркаться, а Сьюзен еще не пришла. Я почувствовал, что сержусь на нее за то, что ее не было дома, когда Джоанна обнаружила, что кот ранен и лежит в канаве, и за то, что ее нет с нами и сейчас, когда мы его хороним.

Я спросил Джоанну, не хочет ли она что-нибудь сказать.

Она опустилась перед открытой могилой на колени и опустила в нее маленькую оранжевую ракушку.

— Я люблю тебя, Себастьян, — тихо прошептала она — и больше ничего не сказала.

Я забросал могилу песком и землей, а сверху поместил прямоугольник дерна, который перед этим аккуратно вырезал. Джоанна обняла меня. Молча мы вернулись в дом. Я налил себе виски и спросил Джоанну, не хочет ли она пива. Она кивнула. Я открыл банку и протянул ей. Она отпила глоток и проговорила:

— Ненавижу вкус пива, — но при этом продолжала прихлебывать.

Десять минут спустя в дом ворвалась Сьюзен.

Она вышла от парикмахера, возбужденно говорила она, и обнаружила, что правое переднее колесо ее «мерседеса» спущено. Она позвонила на местную заправочную станцию и вызвала техпомощь, но пока они приехали, прошел целый час, и еще им понадобилось минут двадцать, чтобы поставить запаску. Потом, на пути домой, мост через дамбу оказался перегороженным и…

— Джоанна, ты пьешь пиво?

— Да, мама, — ответила Джоанна.

— Это ты ее угощаешь? — спросила Сьюзен, оборачиваясь ко мне.

— Да, это я дал ей пива. Сьюзен… кот умер. Себастьян мертв.

— Что?

— Его сбила машина, родная.

— О, — воскликнула Сьюзен и приложила ладонь к губам. — О, — повторила она, — о! — и, удивив меня, начала всхлипывать.

Глава 11

Компания собралась на двенадцатом этаже здания на Стоун-Крэб. Как только мы вышли из лифта, нас тут же оглушили музыка и смех, доносящиеся слева из открытой двери. Внутри помещения пятьдесят с лишним человек, толпясь, разглядывали великолепную панораму моря; внутренняя западная стена помещения была раздвинута, открывая прекрасный вид на Мексиканский залив. Прожектора на пляже освещали изломанную линию прибоя. Небо над головой было бархатно-черным, в острых блестках звезд, а луна мерцала небесным нимбом. Напротив окон по всей стене была развешена великолепная коллекция произведений живописи.

В качестве гостя тут был сам художник, итальянец, чья репрезентация только что состоялась в галерее, находящейся в деловой части города. Пригласившие художника хозяева собирали его работы годами. Мы получили приглашение на открытие галереи, а также на последующий прием в честь почетного гостя. Но в приглашении на открытие указывалось время с пяти до семи часов вечера, а Сьюзен приехала домой уже без четверти семь; так что у нас не было никакой возможности приехать вовремя. Я предложил было отказаться и от приема, но Сьюзен разумно возразила, что ничего хорошего нет в том, чтобы хандрить и ждать, будто вот-вот из-за угла выскочит Себастьян.

Когда мы пробирались к бару, я услышал, как одна женщина упомянула имя Эмили Парчейз, рассказывая собеседнице, что они вместе с ее дочерью ходили в один и тот же первый класс. У стойки бара двое мужчин обсуждали признание, которое сделал Майкл Парчейз. Похоже было на то, что когда мы с Джоанной хоронили Себастьяна, по телевидению в шестичасовых новостях выступил прокурор штата и повторил многое из того, что уже было напечатано в дневном выпуске газет. Он сообщил собравшимся репортерам, что Майкл Аллен Парчейз, двадцати одного года, сын человека, чья жена и дочери были убиты, задержан по обвинению в убийстве первой категории на основании ордера на арест, подписанного окружным судьей. Детектив Юренберг, офицер полиции, ведущий следствие, получил у юноши признание — тут один из мужчин пожелал узнать у другого, на каком основании прокурор штата называет мужчину двадцати одного года юношей, — и когда Большое жюри присяжных соберется, чтобы вынести решение по делу, а это произойдет самое позднее в пятницу, то они проголосуют, по мнению прокурора, за предание суду по обвинению в убийстве первой категории. Один из репортеров задал вопрос по поводу орудия убийства, и он тут же ответил: