Златоборье - [18]

ЗАТОЧЕНИЕ

Жизнь под листом была и покойной, и даже сладкой. Медовые муравьи, величиной со спичечный коробок проложили дорогу по стеблю, а вернее сказать, по стволу лопуха вверх и за пределы ажурной решетки. Муравьи, раздутые, как бочонки, сами двигаться не могли, их носили на себе муравьи-работяги. Ной Соломонович научил Никудина Ниоткудовича добывать мёд и всё утешал его:

— Мёд муравьев питателен и полезен. С голода мы не помрём.

— А мне и жить-то не больно хочется после Проклятого леса, — сказал лесник. — Коли выберемся отсюда, ни одного учёного в Златоборье не пущу.

— Никудин Ниоткудович! Это, право, смешно. Хотим ли мы, не хотим, но двадцатый век — торжество науки.

Лесник схватил пригоршню земли, сунул под нос Ною Соломоновичу.

— Вот она, твоя наука. Погляди, что она родила! И что ещё родит? За какую вину земля испоганена? Ни рек, ни ключей, ни воздуха… Я просыпаться, бывает, боюсь! Пригонит тучку со стороны большого города, и вода с неба, с самого неба, возьмёт и сожжёт Зла-тоборье. Однажды уж пришлось вырубить полквартала. Это наших-то сосен!

Никудин Ниоткудович швырнул землю в решетчатую грибницу, оплетшую тремя кольцами их лопух. Что за чудо! Грибница пыхнула, как перезрелый дождевик, и перестроилась у них на глазах в огромные серые мухоморы.

— Уходим! — Никудин Ниоткудович выскочил из-под листа, но в то же мгновение грибы снова пыхнули, превратились в рой грозно гудящих шмелей.

— Мда! — сказал Ной Соломонович, отступая. — Без посторонней помощи нам, пожалуй, отсюда не уйти. Но что они хотят от нас? Кто они? Что означает это постоянное ночное разглядывание?

ПОБЕГ

Сладкая жизнь — горькая. Муравьи не иссякали, а воды осталось несколько капель.

— Одуванчики! — воскликнул однажды Ной Соломонович.

Жёлтые круглые ковры, так удивившие их, созревали, превращаясь в огромные шары. Пришла пора действовать.

В полдень, в солнцепёк, обкрутив головы нижним бельём — от шмелей, лопуховые пленники кинулись к одуванчикам. Каждый к своему. Протиснулись вовнутрь, обломили ножки парашютов. Оторвались от земли, полетели! Полетели-полетели! Покачиваясь, взмывая на восходящих струях, проваливаясь в воздушные ямы.

ВСТРЕЧА

Вездеход Велимира Велимировича пристал к острову, на котором, на котором Никудин Ниоткудович вырубил сухие деревца на шесты.

— Они здесь останавливались! — по щепе определил лесничий. — Мы движемся по их следам. Вон уже и черно на горизонте.

— Проклятый лес, — догадался Антоша и пожалел, что произнёс эти слова. Не по себе стало.

— Черника поспела! — Даша набрала две горсточки ягод: одну Велимиру Велимировичу, другую Антоше.

Антоше и ягод этих не хотелось, вокруг зелено от ряски, пахнет гнилью, половина деревьев без листвы.

— Шар! — воскликнул Велимир Велимирович, указывая в небо.

— Их два! — разглядела Даша.

— Зонды, — определил Антоша.

— Но там люди! Там люди! — замахала обеими руками Даша. — В шарах люди.

Ветер закружил шары на месте, потащил вверх и уронил.

— Я вижу дедушку! — закричала Даша, не веря ни словам своим, ни глазам.

Ветер гнал одуванчики к острову. Ещё порыв, и оба они зацепились за тощие вершины ёлок. Полетели, отрываясь, в разные стороны парашютики, а на землю выпали совсем не в виде дождя, сначала грузный Ной Соломонович, а потом лёгонький Никудин Ниоткудович.

— Вот и мы! — сказали они.

И солнца в сторожке много, и людей, а тихо. Захлопотал крыльями, садясь на подоконник, Дразнила:

— Жжаль уезжжаете! Жжаль!

Все засмеялись, но коротким был смех. Ждали Велимира Велимировича, он поехал в лесничество сделать срочные дела и обещал через час-другой отвезти Ноя Соломоновича на реку, к рейсовому теплоходу.

— Эх! — вздохнул Никудин Ниоткудович. — Хорошо послушать высокий разговор… Но у меня все мысли теперь в одну точку. После Проклятого леса трепещу за наше Златоборье, как за новорожденное дитя. Думал, вечен Золотой Бор, реки и небо вечны. А теперь вижу, всему может быть конец, да такой скорый — вздохнуть не успеешь.

— Не так уж всё ужасно, — возразил учёный. — Не надо преувеличивать.

— Ной Соломонович! Добрая душа! Поедешь сегодня по реке, окинь взором и реку, и берега. Что от лесов осталось? Что от реки осталось? Всё пропадает пропадом! Сегодня было, и радуйся… Вот Маковеевна моя — одна такая на две сотни вёрст. Нам надо строить, — сказал Никудин Ниоткудович, — только не города, не плотины — землю надо строить. Вернуть земле земное: лес, реки, озёра, болота… Иначе человек машиной станет.

И в это время раздался гудок автомобиля, приехал Велимир Велимирович и торопил в дорогу. Все поднялись, но тут Антоша, чуть побледнев от волнения, загородил собою дверь и спросил Ноя Соломоновича:

— А что же будет с Проклятым лесом? Не придёт ли он в Златоборье?

— Проклятый лес, мальчик, — сказал серьёзно учёный, — это исчадье нашего мира, но оно наше. Его надо изучать, над ним надо думать.

— А кто же будет действовать? Когда это всё кончится?

— Проклятый лес — остров в болоте. Но островом он останется только в том случае, если все земляне станут жить, любя всё живое и отвергая всё мёртвое. Когда поймут: земля не на трёх китах, а сама она — кит, живой кит, плывущий по временам живой Вселенной.