Зинин - [41]

— Пока будет Пеликан и подобные ему чиновники, ничего нельзя сделать.

— Можно! — спорил Николай Николаевич.

— Что же?

— Составить обстоятельный доклад и представить самому Николаю, минуя все инстанции. Академии нужны врачи, война на носу, Николай это понимает!

К мысли о непосредственном докладе царю возвращались не раз, и с каждым разом она казалась все более и более осуществимой. Но осенью в Петербурге Дубовицкий подал заявление об отставке и уехал в свои рязанские поместья.

Ученым секретарем конференции был единодушно избран Зинин.

«Заваленный постоянно массою дела самого разнообразного — лабораторного, ученого, учебного, канцелярского, — обложенный книгами, журналами, протоколами, отчетами и пр., Николай Николаевич благодаря необыкновенной живости, энергии и редкому умению пользоваться временем успевал управляться со всем этим», — говорят его ученики, сослуживцы.

Неизменно бодрый и веселый, он шел из лаборатории в кабинет, покидал его, чтобы отправиться на заседание в какой-нибудь комитет, возвращался, чтобы, приняв посетителей, поспешить в аудиторию, и только к ночи возвращался домой.

— Когда только вы отдыхаете? — спрашивали его.

— Разве перемена занятий уже не отдых? — в свою очередь, спрашивал он.

Меняя канцелярию на лекцию, заседание в Художественном комитете по построению Исаакиевского собора на просмотр новой книжки «Современника» или математического мемуара, Николай Николаевич и отдыхал и был все время неизменно в курсе всех событий, всех новостей литературных и научных, политических и академических.

А сверх всего этого он успевал еще находить время, чтобы оказать услугу тому или другому знакомому, товарищу, студенту, не говоря уже о друзьях.

Приезжает в Петербург Иван Михайлович Симонов делать операцию непременно у Пирогова — обращается за помощью к Зинину.

«Пирогов приедет завтра или послезавтра с дачи и скажет мне время, когда можно будет к нему приехать, и я незамедлительно сообщу вам, и, если угодно, отправимся к нему вместе», — сообщает Зинин.

Симоновский архив сохранил нам эту записку, а сколько их не сохранено и сколько услуг, советов, рекомендаций не записано!

«К нему же шли за справкой о какой-нибудь статье закона, предписании, циркуляре, приказе министра, — пишет А. П. Бородин. — Наконец, к нему шли за советом и по житейским вопросам, когда нужно было выручить бедняка студента или врача, которых заедает нужда или над которыми стряслась какая-нибудь беда, — словом, когда нужна помощь человеку, нравственная или материальная.

В высшей степени добрый, гуманный, доступный для всех и каждого, всегда готовый помочь и словом и делом, Николай Николаевич никогда никому не отказывал. Его теплое участие к людям, желание и умение помочь каждому, принести возможную пользу, его крайняя простота в обращении, приветливость, радушие скоро сделали его имя одним из самых популярных в Медико-хирургической академии. Он удивительно умел внушать доверие, любовь и уважение».

Практически, правда, доверие выражалось, например, и в том, что за выходом из академии профессора Эйхвальда Зинин шесть лет, сверх своего предмета, читал геологию и минералогию. В признание личных качеств Николая Николаевича избирали то членом, то председателем академического товарищеского суда. Из уважения к обширным познаниям в химии и технологии Николая Николаевича включили в Комитет по постройке Исаакиевского собора. Громким своим именем был обязан Зинин своим членством в Мануфактурном совете Министерства финансов, в Военно-медицинском ученом комитете, в Комиссии по составлению новой военной фармакопеи — всего и не перечислишь.

Все это не помешало Николаю Николаевичу найти время и место для совершенно особенных и неожиданных занятий в годы предчувствованной им войны николаевской России с Англией, Францией, Турцией и Сардинией в 1853–1856 годах.

Глава десятая Мираж обыкновенного

Одно из двух мне кажется несомненным: или нет вовсе случая, или между случаем и тем, с кем он случился, есть какое-нибудь отношение; впрочем, оба предположения в конечном результате сводятся на одно и то же.

Пирогов

Восточная, или Крымская, война 1853–1856 годов показала миру и русскому народу, что под видимостью благополучия в стране господствовали взяточничество и казнокрадство. В первые же часы войны обнаружилось отсутствие дорог, непригодность вооружения, неустройство снабжения.

Все это, возбуждая естественный гнев страны, требовало приложения в помощь государству собственного ума, знаний и рук, особенно таких, какими одарила природа Зинина.

Неизменно следивший за новостями науки по литературе на всех языках, Николай Николаевич обратил внимание на трехазотный эфир, полученный итальянцем Собреро действием смеси крепких азотной и серной кислот на глицерин. Этот эфир получил название нитроглицерина и оказался веществом чрезвычайной взрывчатой силы.

Николай Николаевич напомнил о свойствах нитроглицерина Василию Фомичу Петрушевскому. Он преподавал химию в ряде военных учебных заведений и работал под руководством Зинина в его лаборатории над исследованием органических нитросоединений. Учитель и ученик задумались над вопросом: нельзя ли применить нитроглицерин для снаряжения гранат и мин? Они начали опыты. Опасная взрывчатость нитроглицерина побудила затем ученых перенести опыты из лаборатории на открытый воздух, в дачную местность под Петербургом, где Зинин жил летом 1853 года.