Зимняя ночь - [8]

Адиль, вытянув шею, с любопытством наблюдал за действиями сестры.

"Наверно, хочет поймать..." - мелькнуло у него в голове.

Однако Мансура не обратила внимания на птицу. Ласточка продолжала сидеть на проводе, и, казалось, совсем не боялась.

"Видимо, это она нарочно, - строил догадки Адиль. - Подкрадется ближе и схватит".

Но Мансура не делала никаких попыток "схватить" ласточку. Адиль уже собрался двинуться на помощь сестре, однако не успел: Мансура, пригибаясь к земле, бежала назад.

- Зачем ты вернулась?

Ответ был весьма неожиданный:

- Как зачем? Неужели ты не понял, для кого я приносила хлеб?

Адиль растерянно заморгал глазами.

Две-три недели назад, играя с девочками в прятки, Мансура забежала на террасу заброшенного флигеля и наткнулась на гнездо ласточки. Оно было слеплено из мягких трав и покрыто тонкой корочкой земли. В гнезде лежали четыре маленьких, величиной с лесной орешек, яйца. Почуяв опасность, ласточка-мать выпорхнула из гнезда и села на электрический провод, ожидая, когда девочка уйдет.

С того дня Мансура каждое утро наведывалась к флигелю, проверяла, не вылупились ли птенцы. Для нее был настоящий праздник, когда она, наконец, увидела в гнезде четыре тоненьких голых шейки.

Мансура ежедневно приходила к флигелю и крошила в гнездо хлеб. Ласточка-мать, увидев, что девочка не причиняет ее семейству зла, почти перестала бояться.

- Теперь понял, зачем я взяла хлеб? - закончила рассказ Мансура.

Адиль ничего не ответил, только как-то по-особенному глянул на сестру, словно увидел ее впервые.

Через минуту Мансура уже бежала вприпрыжку к морю, хлопая в ладоши и весело напевая:

Ласточки поют,

Хлебушек клюют...

На берегу Мансура стащила с себя майку, бросилась на песок и начала кататься с боку на бок.

- Адиль, раздевайся! Чего стоишь?

Девочка вскочила с места и бросилась в воду. Видя, что брат медлит, она повернула назад, подплыла к берегу и начала плескать в Адиля водой.

До самого полудня Адиль и Мансура не уходили с моря, купались, жарились на песке и снова купались. Если бы тетушка Сона не позвала их обедать, они плескались бы до самого вечера, забыв о еде.

Ночью дети спали как убитые.

Прошло недели две. Однажды утром Адиля опять разбудил голос Мансуры. На этот раз девочка не смеялась, не радовалась, а горько плакала: кто-то разорил ласточкино гнездо. Мансура всхлипывала и причитала:

- Мои бедные ласточки, мои бедные птички...

Адиль вспомнил мать. Защемило сердце. По щеке покатилась слеза.

Вернувшись в Баку, Адиль долго скучал по своей сестренке Мансуре.

ХАЧМАССКИЕ ЯБЛОКИ

На город опустилась ночь. Уличные фонари не зажигались. Окна домов, заклеенные бумажными полосками, были плотно завешаны изнутри. Мужчины на вокзале, чтобы, не нарушать светомаскировки, прикуривала друг у друга, избегая зажигать спички, пряча папиросу в кулак.

Зеленую будку Дилефруз нельзя было различить уже в пяти шагах. Обычно с наступлением темноты продавщица снимала халат, запирала будку и шла домой. Но сегодня она не торопилась, ждала прихода "московского".

Дилефруз села на табуретку, подперла рукой подбородок и задумалась. До прибытия поезда оставались считанные минуты.

Вдали раздался пронзительный гудок. Сердце Дилефруз учащенно забилось. В конце высокой платформы зажегся зеленый светофор. Еще через минуту послышалось пыхтение паровоза, скрежет и стук колес. На рельсы упала слабая полоска света.

Когда поезд остановился, Дилефруз в нетерпении вскочила и начала высматривать Рахмана в толпе пассажиров.

- Добрый вечер, Дилефруз-ханум, - услышала вдруг продавщица.

У прилавка, с корзиной в руках, стоял Рахман. Он появился с той стороны, откуда Дилефруз его вовсе не ожидала.

- Здравствуй, здравствуй, - улыбнулась Дилефруз, поправила волосы и, смущенно потупив взор, начала перебирать мелочь на блюдечке. - Наконец-то появился! Я уже думала, ты стал невидимкой. Совсем не показываешься... - И многозначительно посмотрела на своего поклонника.

Сегодня Рахман выглядел как-то по-особенному: щеки были гладко выбриты, усы аккуратно подстрижены. Новая куртка из синего сатина прикрывала толстый живот. Фуражка была надета немного набекрень. Казалось, он помолодел лет на десять.

Дилефруз тоже сильно изменилась за последнее время: расцвела, похорошела. И с покупателями она теперь обращалась совсем иначе: не шутила, не улыбалась, не предлагала, игриво поводя глазами, выпить "с двойным сиропом". Разумеется, это отрицательно оказывалось на дневной выручке, зато Рахман ликовал: "Какая скромная, порядочная женщина!".

- Вот, Дилефруз-ханум. - Рахман поставил на прилавок корзинку. Хачмасские яблоки... Специально для тебя.

Дилефруз изобразила на лице смущение, прикусила нижнюю губу, склонила голову набок.

- Ну зачем? К чему такое беспокойство? - она не спеша протянула руку и приняла корзину. - Спасибо за подарок.

Вокзал опустел.

- Чего ты стоишь? Проходи в будку, посиди, - предложила женщина.

Рахман вошел. Дилефруз закрыла окно, опустила черные шторы.

Болтали они довольно долго. Наконец, вышли, заперли будку и начали спускаться вниз по ступенькам вокзала. Рахман переложил корзинку в левую руку, а правую взял Дилефруз за голый мясистый локоть. Женщина не протестовала, напротив, она теснее прижалась к Рахману плечом. Тихо беседуя, они шли по темным улицам города.