Зимняя коллекция смерти - [25]

— Совета. Кристина, мне нужен кто-то не из милиции. Понимаешь, речь идет об очень конфиденциальных вопросах. Любое официальное расследование приведет к грандиозному скандалу. Я не могу рисковать журналом, репутацией издательского дома и честным именем рекламодателей.

— Насчет честного имени я бы не была так уверена… Тебе нужен только совет?

— Ты юрист, и по деловому протоколу должна визировать все контракты между журналом и рекламодателями. Я бы хотел, чтобы ты попыталась вспомнить, не было ли чего-то странного, необычного в последнее время.

— Для начала попробуй найти этого мальчика из «Персея», а там посмотрим. Да, и помни, что убийца, если это не маньяк, не знает, что ты в курсе. Любой случайный треп — и твои часики за пять тысяч евро остановятся.

Красная площадь

Кен попрощался с Кристиной на освещенном пандусе гостиницы. Сев в поданный к подъезду «Мазерати», он проследил глазами за тем, как ее фигура в черном приталенном пальто исчезла в темноте аккуратного «Опель Корса», который был припаркован на стоянке через дорогу. «Со спины она похожа на спортивного подростка или Земфиру в белом парике. Она удивительная. Никакой вульгарной женственности, даже намека». — Кен закурил очередную, вероятно, уже сороковую сигарету за этот долгий день.

— Однако, одинадцать… — Зазвонил телефон. Это был Костя Разумов. Кен вздрогнул, подождал в нерешительности пару секунд, а потом ответил:

— Хорошо, где?.. Я тут рядом, в «Балчуге», пройдусь, пожалуй, — сухо сказал Алехин в трубку.

Разъединившись, он попросил водителя:

— Степа, подбрось меня на Москворецкий мост, я хочу прогуляться, а сам жди у Третьяковского проезда.

Пар валил изо рта, искристые переливающиеся в огнях снежинки кружились и кололи теплые щеки Алехина. Над пряником огромной средневековой крепости висело зарево подсветки. В прозрачном зимнем воздухе контуры башен и бизешки куполов Покровского собора были видны категорически четко и выпукло. «Мечеть срыть», — вспомнил Алехин слова Наполеона о Василии Блаженном из толстовской «Войны и мира». Удивительно азиатское великолепие. Русские не меняются — то же пристрастие к красному, золоту, приторному узорочью, башенкам, что и у нынешних князей мира сего. Kremlin by Tom Ford for Gucci».

Общее ощущение былинности поддерживала новая иллюминация ГУМа — по контуру здания и его основных линий были расположены тысячи желтых лампочек. «Еще вечная вера в сказку, в чудо. Новый год круглый год. Вот она, русская сказка… Надя Сказка и Марина Быль». — Кен вспомнил шутку своего приятеля про двух светских львиц Москвы. Надя некогда жила с Ильей Лагутенко. Кроме нелепого псевдонима она была замечательна не менее нелепыми шляпками и легендарной сценой на Сардинии, о которой даже писал «Коммерсантъ». Заметив на очередной русской вечеринке Стефано Габбану, Сказка подошла к нему, разорвала свою блузку, обнажила сиську и властно приказала дизайнеру-гею: «Целуй!» За такие выходки Надю и любили. Никто толком не знал, чем она занимается — она вечно находилась в астрале, — а потому смотреть на нее было занятно.

Марина в свое время завела роман с Андреем Малаховым, который был ее моложе. В отличие от Сказки Марина носила прозаическую фамилию Кузьмина и была очень богата — она входила в сотню владельцев мировых запасов марганца, без которого невозможно производство стали. Царица Медной горы, точнее, ямы, находившейся где-то в Африке, испытывала слабость к кутюрным платьям Dolce & Gabbana и Dior — ежегодно у нее уходило около полумиллиона долларов на обновление гардероба. Сначала Марина была везде, а потом устала и тихо зажила на Рублевке со своим новым другом — красивым мальчиком, некогда барменом из Vogue café. Такая вот сказка, такая вот быль.

С Разумовым Алехин договорился встретиться в «Боско» в ГУМе. Костя сказал, что уже сидит там. Когда же Кен дошел до ярко освещенной витрины любимого заведения японских туристов и сотрудников президентской администрации, то, к своему удивлению, обнаружил, что оно закрыто на какое-то частное мероприятие. На вопрос, есть ли там Константин Разумов, охранник пожал плечами.

— Бред какой-то, — заявил Кен. — Он набрал Костин номер, но телефон оказался выключен. — Странно.

Кен уже начинал замерзать, поэтому, помявшись с минуту, вышел на Никольскую, нырнул поглубже в бобровый воротник своего кашемирового пальто и пошел очень быстро. Он не мог видеть, как огромный черный «Лендкрузер», припаркованный в Ветошном переулке у ГУМа, медленно тронулся с места, а вырулив на Никольскую, бешено рванул вперед, прямо на Кена, который как раз переходил дорогу. Алехин едва успел отпрыгнуть и прижаться к стене. Машина проехала несколько метров, замерла, потом резко развернулась, ослепив фарами. Кен стремглав бросился в узкий проход между домами, ведущий к площади Революции. Вокруг не было ни души.

Улица Красноармейская, метро «Аэропорт»

Было около половины двенадцатого. На последнем, девятом этаже кирпичного дома по улице Красноармейской горел свет. В этом знаменитом некогда доме Союза писателей СССР жил Фазиль Искандер, квартировали Лев Копелев и Владимир Войнович. В кухонные 70—80-е там бывали все — от Владимира Высоцкого и Виктора Ерофеева до живших по соседству Беллы Ахмадулиной с Борисом Мессерером. По вечерам входная дверь стояла открытой настежь, трехногая табуретка была воткнута в щель между косяком и дверью, чтобы та не хлопала на сквозняке. Люди заходили запросто с бутылками, закуской, свежим самиздатом или проблемами: «Опять не взяли рукопись», «Телефон на прослушку поставили. Щелкает», «Снова отказ» (на птичьем языке позднего Брежнева это означало отказ выпустить в Израиль).