Зимняя коллекция смерти - [2]

Однажды в компании поняли, что единственное условие успешного показа — вовсе не гениальная коллекция, и даже не спецэффекты, а обширный первый ряд. Потому что место во front row на культовом шоу делает медийного человека счастливым скорее, чем множественный оргазм, сын-отличник или ежегодный бонус. И напротив: самый верный способ испортить отношения с журналом или какой-то тусовкой — посадить человека к «лохам», то есть в любой ряд, кроме первого. На протяжении всего показа взгляд неудачника будет прикован не к подиуму, а к зарвавшимся конкурентам и прочим «бездарностям», которые — естественно, совершенно безосновательно — сидят в первом ряду, в то время как он — «ОН, который столько сделал для марки», — «ютится в жопе, словно нищенка».

С покупкой «Метрополя» «нищенок» на показах Dolce & Gabbana не стало. Но счастье никогда не бывает полным. Те персонажи, которые и так сидели в первом ряду, теперь обнаружили рядом «лохов» и принялись рассуждать о том, что марка выдохлась и окончательно стала мейнстримом.

Несмотря на внушительную вместимость здания, случайным людям попасть и на показ, и на вечеринку было непросто. Филипп Романов — директор моды известного глянцевого журнала «Джентльмен» — случайным человеком не был. Dolce & Gabbana являлись крупным клиентом «Джентльмена» и ежегодно размещали рекламу примерно на 250 тысяч долларов. Щедрость дизайнеров легко объяснялась: компания с оборотом в миллиард долларов львиную долю продаж делала в России, а ее вещи уже давно стали пропуском в самые закрытые ночные заведения Москвы. И все же Филипп нервничал. Во-первых, потому что новый знакомый — ладный блондинистый парень в иссиня-черных очках Ray-Ban — ему дико нравился. А во-вторых, приглашение у него было только на одно лицо.

Друзья погрузились в скопившуюся у входа толпу атлетичных мужчин в распахнутых на груди рубашках и полуодетых женщин с упругими вздернутыми бюстами. Несмотря на то что стоял январь, все было молодо, телесно, загорело и горячо. «Слава Богу!» — воскликнул Филипп и бросился к невысокому лысому человеку в строгих очках, явно подражавшему Доменико Дольче. Это был один из пиарщиков марки, симпатизировавший России и даже выучившийся говорить по-русски. Теперь можно было не волноваться. Под взглядом красивых, с поволокой, глаз Филиппа псевдодольчик размяк и пропустил его спутника внутрь.

Холл с покатой мраморной лестницей вел в гламурно-черное чрево «кинотеатра». Над зеркальной сценой мерцали гигантские серебристые буквы D и G, за ними в модном дыму угадывался диджейский пульт, а на подиуме, разрезавшем зал пополам, был сооружен бар, окруженный мясистыми мужчинами и взъерошенными восторженными женщинами с лоснящимися плечами. У шестов, установленных в самом центре подиума, извивались грудасто-задастые девицы в бикини, призванные зажигать и без того горячую толпу молодых тел. Над бесконечным месивом голов разносился хит Мадонны «Hung up». Со стороны казалось, что незримая плеть хлещет шеи, плечи и спины молодых людей, дыбившиеся в такт рубленому ритму песни.

Филипп знал, что с ним происходит. Именно этого он и ждал от сегодняшего трудного дня. Директору моды давно не удавалось расслабиться. Его мучала интрига, которая могла стоить журналу репутации. Но разговор с главным редактором «Джентльмена» все-таки состоялся, и на душе сразу стало спокойней. Теперь Филипп не мог оторвать глаз от ладной фигуры своего нового знакомого. Туго посаженные голубые джинсы, маленькая темно-синяя татуировка на полуобнаженном животе, редкого болотного цвета крест, аккуратно лежавший в ямочке на груди, — от всего этого, а также от выпитого кружилась голова.

Филипп уже вовсю танцевал, когда черная машина главного редактора «Джентльмена» Иннокентия Алехина намертво встала на запруженных автомобилями подступах к «Метрополю». «Пробка, конечно», — констатировал Кен, закуривая третью сигарету и устраиваясь поудобнее на белом кожаном сиденье Mersedes 550, на каких ездили главные редакторы во время недели моды. Алехин являл собой нередкий для новой России пример стремительной и парадоксальной карьеры — из медиевиста и кандидата исторических наук Кен за семь лет стал профи глянцевой журналистики. Для сегодняшней вечеринки он выбрал черный смокинг Dolce & Gabbana с атласным кантом по лацканам, рубашку цвета русского снега и лакированные туфли. К петлице была приколота брошка в форме императорской короны, сплошь усыпанная стразами, а на запястье поблескивали уже не стразы, а трехкаратные бриллианты, обрамлявшие циферблат часов. По идеологическим соображениям Алехин надел брюки вместо джинсов: он считал, что придуманный Dolce & Gabbana образ — черный пиджак + рваные голубые джинсы — окончательно осточертел даже самим Дольче с Габбаной, став уделом «консьержек и ложкомоек», как именовала «лохов» одна из его светских знакомых. Игра на понижение пафоса путем комбинации роскошных вещей с одеждой дальнобойщиков сменилась игрой на повышение пафоса. Только и всего. Поэтому рваные джинсы Алехин не выкидывал, а просто сослал их в дальний угол своей гардеробной.