Зимний собор - [36]

За чуб – усекновенную главу,

Я Смерть держу. Ее я полюбила

За холод, ветра вой, за звездный свет.

За то, что ход отверженных планет.

Что брошена отцовская могила.

Что мать вдевает в меховой жилет

Изморщенные руки: слезной силой

Благословен заутренний балет… –

За то, что не украла, не убила,

Что на снегу мой черный пистолет;

Что сына я от мужа породила –

Не от Святого Духа. Что живу,

Еще живу, дышу на свете милом.

…За то, что смерти не было и нет.

ВАСИЛИЙ БЛАЖЕННЫЙ

Напиться бы, ах,

напиться бы,

Напиться бы – из горсти…

В отрепьях иду столицею. Устала митру нести.

Задохлась!.. – лимон с клубникою?!.. – железо, ржу, чугуны –

Тащить поклажей великою на бешеной пляске спины.

Я выкряхтела роженочка – снежок, слежал и кровав.

Я вынянчила ребеночка – седую славу из слав.

Какие все нынче бедные! Все крючат пальцы: подай!..

Все небо залижут бельмами!.. – но всех не пропустят в Рай.

А я?.. Наливаю силою кандальный, каленый взгляд.

Как бы над моей могилою, в выси купола горят.

Нет!.. – головы это! Яблоки! Вот дыня!.. А вот – лимон!..

Горят последнею яростью всех свадеб и похорон.

Пылают, вещие головы, – власы – серебро да медь,

Чернеющие – от голода, глядящие – прямо в смерть!

Шальные башки вы русские, – зачем да на вас – тюрбан?!..

Зачем глаза, яшмы узкие, подбил мороз-хулиган?!..

Вы срублены иль не срублены?!..

………………Ох, Васька Блаженный, – ты?!..

Все умерли. Все отлюблены. Все спать легли под кресты.

А ты, мой Блаженный Васенька – босой – вдоль черных могил!

Меня целовал! Мне варежки поярковые подарил!

Бежишь голяком!.. – над воблою смоленых ребер – креста

Наживка, блесна!.. Надолго ли Крестом я в тебя влита?!

Сорви меня, сумасшедшенький! Плюнь! Кинь во грязь! Растопчи!

Узрят Второе Пришествие, кто с нами горел в ночи.

Кто с нами беззубо скалился. Катился бревном во рвы.

Кто распял. И кто – распялился в безумии синевы.

А ты всех любил неистово. Молился за стыд и срам.

Ступни в снегу твои выстыли. Я грошик тебе подам.

Тугую, рыбой блеснувшую последнюю из монет.

Бутыль, на груди уснувшую: там водки в помине нет.

Там горло все пересохшее. Безлюбье и нищета.

Лишь капля, на дне усопшая, – безвидна тьма и пуста.

А день такой синеглазенький! У ног твоих, Васька, грязь!

Дай, выпьем еще по разику – смеясь, крестясь, матерясь –

Еще один шкалик синего, презревшего торжество,

Великого,

злого,

сильного

безумия

твоего.

СЕВЕР. ЗВЕЗДЫ

Как белые кости, как пальцы скелета,

Впиваются скалы в прибой.

Здесь плечи земли лишь Сияньем согреты.

Небесный – ночьми – блещет бой.

Как я умирала, как я возрождалась –

Лишь знает бессмертный мой Бог.

Меня Он – людскую последнюю жалость –

Над зимней пустыней возжег.

Течет Плащаница над сизою тундрой.

Бьют копья в грудину земли.

Хрипеть уже – больно. Дышать уже – трудно.

Все звезды в гортань мне втекли.

И я, как гигантский тот Сириус колкий,

Тот страшный, цветной осьминог,

Вошла во предсердие мира – иголкой –

Одна! Ибо всяк одинок.

Все крови и кости в снегах пережжены.

Затянуты все черепа

Метельною бязью. Как древние жены,

Я – пред Мирозданьем – слепа.

Вот все мирозданье: меж Новой Землею

Пролив этот – Маточкин Шар,

И в небе Медведица плачет со мною,

Струя ослепительный жар…

Да, звезды мы! Резкие – режем! – светила!

Цветные мы сабли – наш взмах!

Да, наша изникла великая сила

В бараках, раскопах, гробах!

И вот над звериным свалявшимся боком,

Над грязною шерстью земной

Пылаем, сверкаем, зажженные Богом,

В тюремной ночи ледяной!

К нам – лица. К нам – руки.

К нам – плачущи очи.

Меж них, поводырь кораблю,

Горю, древний Факел военной полночи,

Копьем черный воздух колю.

Не впишут в реестры. В анналы не впишут.

Пылаю, стоцветный алмаз.

Иссохли ладони. И ребра не дышат.

Лишь воткнут пылающий Глаз

Гвоздем ослепительным – в небо над тундрой,

Над морем Голгофским моим,

Где плакал отец молчаливо и чудно,

Глотая седеющий дым

На палубе кренистой, обледенелой,

Где зелен, как яд, пьяный лед,

Где я завещала в снега кинуть тело,

Когда дух к Огням отойдет.

ВИДЕНИЕ ПРОРОКА ИЕЗЕКИИЛЯ

Гола была пустыня и суха.

И черный ветер с севера катился.

И тучи поднимались, как меха.

И холод из небесной чаши лился.

Я мерз. Я в шкуру завернулся весь.

Обветренный свой лик я вскинул в небо.

Пока не умер я. Пока я здесь.

Под тяжестью одежд – лепешка хлеба.

А черный ветер шкуры туч метал.

Над сохлой коркой выжженной пустыни

Блеснул во тьме пылающий металл!

Такого я не видывал доныне.

Я испугался. Поднялись власы.

Спина покрылась вся зернистым потом.

Земля качалась, словно бы весы.

А я следил за варварским полетом.

Дрожал. Во тьме ветров узрел едва –

На диске металлическом, кострами

В ночи горя, живые существа

Смеялись или плакали над нами!

Огромный человек глядел в меня.

А справа – лев лучами выгнул гриву.

А там сидел орел – язык огня.

А слева – бык, безумный и красивый.

Они глядели молча. Я узрел,

Что, как колеса, крылья их ходили.

И ветер в тех колесах засвистел!

И свет пошел от облученной пыли!

Ободья были высоки, страшны

И были полны глаз! Я помолился –

Не помогло. Круглее живота Луны,

Горячий диск из туч ко мне катился!

Глаза мигали! Усмехался рот!

Гудел и рвался воздух раскаленный!

И я стоял и мыслил, ослепленный:

Что, если он сейчас меня возьмет?

И он спустился – глыбою огня.