Зимний Мальчик - [54]

— А здесь что?

— Здесь ничего. Просто помещение.

Помещение было большим. Семь на восемь. И без окон. Я включил свет, лампочку на сто пятьдесят ватт. Дедушка и здесь провел ремонт — покрасил, обновил линолеум.

— По проекту полагалось убежище. На случай атомной войны. Вся Сосновка строилась на случай атомной войны. Внезапного нападения. И руководство должно было здесь ночевать в случае обострения ситуации. В Сосновке то есть. Да такое же убежище и в вашем доме есть.

— Есть, — согласилась Ольга. — Только у нас там и в самом деле убежище. Ну, вроде того. Окна, как и здесь, нет, нары всякие, лежаки, аппаратура для связи…

— Ну так у вас резиденция, а у меня просто дом.

— И не жалко, что столько места пропадает зря? — спросила Надежда.

— Ладно, выкладывайте, что задумали?

— А ты не хочешь, Чижик, сделать здесь спортзал?

— Зачем мне спортзал?

— Поставишь шведскую стенку, тренажеры, маты уложишь…

— Восемь матов, очень даже ничего будет, — добавила Ольга.

— Что — восемь матов?

— Шестнадцать квадратных метров. Мы тебя тренировать будем. Броски отрабатывать, приемы всякие. Тебе полезно будет.

— А не мало будет — восемь матов? Ну как улечу?

— Можно больше, — охотно согласилась Ольга, — здесь и двенадцать запросто поместятся. Но у нас сейчас на примете только восемь.

— Ну нет. Не нужно на мне ничего отрабатывать. Спасибо, но не нужно.

— Это сейчас не нужно. А потом вдруг и нужно будет. А матов-то и нет. Это такая вещь, маты… На дороге не валяются.

— А где валяются?

— В «Спорттовары» завезли.

— И вы, конечно, их сразу и купили.

— Да, восемь штук. Ольга хотела их у себя положить, в своём подвале, а там, оказывается, нельзя. Там убежище.

— И мне, значит, нужно их сюда перевести и здесь разложить?

— Нет-нет-нет. Мы сами всё сделаем.

— Вы?

— Нам помогут. Ребята из школы милиции.

— Ну, если помогут…

Потом мы немного посмотрели мой новый телевизор, попили чаю с пирогом, и девушки ушли восвояси.

Спорткомната — это неплохо. А ребята из школы милиции… Во всём есть прок. Увидят пустой подвал, поразмыслят, и не придут меня грабить.

Я всё ещё не привык, что дом мой. Хотя уже и обживаюсь. Спальню обжил. В гостиной телевизор поставил. А в кабинет — пишущую машинку «Рейнметалл». Расчехлил, чуть смазал, заправил новую ленту и начал изучать слепой десятипальцевый метод по учебнику Березина. У Джека Лондона Мартин Иден, помнится, научился за день. А я же пианист, у меня кисти крепкие, к работе привычные.

Я не просто так шлепал, а вдумчиво. Около полуночи услышал шум. Приехал Андрей Николаевич, Ольгин отец. Его «Волгу» я определяю по слуху, как и папенькину, и с полдюжины других.

Что приехал, понятно. Непонятно только, почему он пошел не на свою дачу, а ко мне.

Пришлось опять спускаться.

— Давай поговорим здесь, — сказал Андрей Николаевич.

Никак, драться будет?

— Сейчас, только фонарь включу.

Фонарь у нас перед домом, возле скамейки.

Включил. Вышел. Сели на скамейку.

— Я покурить хочу, потому и на улице, — объяснил Андрей Николаевич. Ага, значит драться не будет.

— А ты что принарядился? — сказал он после второй затяжки.

— Я? Нет, я обычно такой, — был я без пиджака, только в жилетке, но с «бабочкой», последнее время я перешел на «бабочку». Без пиджака в марте прохладно, особенно ночью. Хотя я пока холода не чувствовал.

— И много у тебя костюмов?

— Пять. И ещё фрак есть. И смокинг. А что?

— Нет, ничего. Пять костюмов — это ведь много? У меня их только три. И никаких фраков.

— Два со школы, и три купил. Я за год на три сантиметра вырос, так школьные с запасом и покупались. Максимум ещё сантиметр-другой прибавлю, судя о папеньке и дедушке. Не пропадут костюмы. Носить, да носить. А фрак и смокинг в театральном ателье пошил.

— И куда ты их надеваешь?

— В институт. В гости. На турниры, я ведь в шахматных турнирах играю, там без костюма нехорошо. Ну, и дома тоже, в школьном. Дисциплинирует. Этот вот выпускной. А фрак и смокинг — для театра.

— И картошку тоже чистишь во фраке?

— Нет, картошку не чищу. Я ее вообще редко чищу, у меня Вера Борисовна этим занимается. Да и много ли одному нужно, картошки? — я говорил, стараясь скрыть недоумение. Он, первый секретарь обкома, пришел ко мне в полночь о моих костюмах говорить?

— И тебе, комсомольцу, не стыдно? Костюмы, домработница, автомобиль?

— Совершенно не стыдно. Чего стыдиться? Вы, Андрей Николаевич, думаю, в курсе моих обстоятельств, так скажите прямо, есть у меня хоть один нечестный рубль, есть чего стыдиться?

— Нет, это я так… Просто свою молодость вспомнил. Ну да на то мы и работаем, чтобы лучше было. Я о другом. У тебя какие отношения с Ольгой?

Всё-таки будет драться.

— Добрососедские. Товарищеские. Коллегиальные, мы ведь вместе оперу написали, недавно в Одессу ездили, и вообще… Комсомольские. Дружеские. А что? Мы против государства не злоумышляем, политику партии понимаем и поддерживаем, Солженицына не размножаем…

— Вот я насчет Солженицына и хочу… Точно не читаете?

— За Ольгу не скажу, а я читал, года два назад, в старом «Новом Мире». Ивана Денисовича, ещё пару рассказов… Нам англичане про Солженицына говорили, они к нам в школу приходили, общаться, настоящему выговору учить.