Зима тревоги нашей. Путешествие с Чарли в поисках Америки - [70]

— Как ты сказал, законов у нас столько, что иной раз нарушишь — и сам не заметишь. Но, Господи Иисусе! Те парни были моими друзьями! Ты не проговоришься, Ит?

— Нет. Вы забыли свой телеужин, командир.

— Да уж. Пойду домой, сниму туфли и буду смотреть, как у копов в телевизоре все получается. Знаешь, иногда пустой дом — это даже к лучшему. Пока, Итан.

Стоуни мне нравился. Похоже, он хороший офицер. Интересно, где пролегает черта.

Я уже закрывался, заносил с улицы ящики с фруктами, и тут неспешно вошел Джои Морфи.

— Быстро! — велел я, закрыл двойные двери и задернул темно-зеленые шторы. — Говори шепотом!

— Какая муха тебя укусила?

— Вдруг кто захочет еще что купить?

— Ага! Как я тебя понимаю! Господи, ненавижу долгие выходные! Все будто с цепи срываются. Сперва носятся как одержимые, собираются-закупаются, потом возвращаются выдохшимися и без цента в кармане.

— Хочешь выпить холодненького, пока я накрываю моих любимчиков одеяльцами?

— А давай! Пиво есть?

— Только навынос.

— Вынесу-вынесу. Главное, банку открой.

Я пробил в банке две треугольные дыры, Джои перевернул ее вверх ногами и вылил целиком себе в глотку.

— Ах! — выдохнул он, ставя банку на стойку.

— Мы едем отдыхать.

— Эх ты, бедолага! И куда же?

— Не знаю. По этому поводу мы еще не успели поскандалить.

— Что-то происходит. Ты не в курсе?

— Хотя бы намекни.

— Не могу. Просто нутром чую. У меня шея пониже затылка так и зудит. Верный знак! У всех тут наблюдается легкий раскордаж.

— Может, тебе показалось?

— Может быть. Хотя Бейкер никогда не уезжает на выходные, сейчас он прямо-таки когти рвет из города.

Я рассмеялся.

— Книги проверил?

— Так ты в курсе? Конечно, проверил.

— Да ладно!

— Знал я одного почтальона в маленьком городке. Работал у них простофиля по имени Ральф — волосы тусклые, очочки, крошечный подбородок, аденоиды огромные, как желваки. Так вот, Ральфа замели за кражу марок — украл много, сотен на восемнадцать долларов. И посадили как миленького. Такой уж он был простофиля.

— Хочешь сказать, он их не брал?

— Даже если и не брал, все едино. А я вот дерганый. Замести себя точно не позволю.

— Ты поэтому не женишься?

— Кстати, и поэтому тоже.

Я сложил фартук и убрал в ящик под стойкой.

— Подозревать всех и вся накладно и по времени, и по силам, Джои. А мне времени жаль.

— В банке по-другому нельзя. Один раз оплошал, и тебе конец. Достаточно ничтожного слуха.

— Только не говори, что ты подозреваешь всех.

— Шестое чувство. Чуть что не так, у меня срабатывает тревожный датчик.

— Ну и жизнь! Вряд ли ты серьезно.

— Пожалуй, нет. Я тут подумал: вдруг ты что-нибудь слышал касаемо моих дел, ведь ты бы мне сказал?

— Наверное, я сказал бы кому угодно и что угодно. Может, поэтому мне никто ничего не рассказывает. Ты домой?

— Нет, хочу зайти через дорогу и перекусить.

Я выключил свет в торговом зале.

— Давай-ка выйдем через заднюю дверь. Послушай, завтра я сделаю тебе сэндвичи до наплыва покупателей. Ветчина, сыр, ржаной хлеб, салат и майонез, верно? И кварта молока.

— Тебе бы стоило работать в банке, — заметил он.

Полагаю, из-за того, что Джои жил один, он был не более одинок, чем все остальные. Мы расстались возле дверей «Формачтера», и внезапно мне захотелось пойти с ним. Дома наверняка все кувырком.

Так оно и было. Мэри распланировала наше путешествие. Возле мыса Монток есть ранчо-пансионат с всякими шикарными прибамбасами, как в вестернах для взрослых. Самое смешное, что это старейшее скотоводческое ранчо, действующее и поныне. Право на землю владельцы получили еще от Карла Второго, когда о Техасе никто и не слышал. Изначально там пасли скот, которым кормился Нью-Йорк, и пастухов выбирали по жребию, как присяжных, на ограниченный срок. Ясное дело, теперь там сплошь серебряные шпоры и ковбойская атрибутика, зато на вересковых пустошах до сих пор пасутся красные коровы и быки. Мэри решила, что было бы здорово снять домик и провести там воскресную ночь.

Эллен хотела ехать в Нью-Йорк, остановиться в гостинице и провести оба дня на Таймс-Сквер. Аллен вообще не хотел никуда ехать. Так он обычно добивается внимания и заявляет миру о своем существовании.

Накал страстей в доме зашкаливал. Эллен заливалась горючими слезами, уставшая Мэри раскраснелась от досады, Аллен сидел мрачный и отрешенный, слушая несущееся из карманного радиоприемника ритмичное буханье и визгливый вой на грани истерики, повествующий о любви и разлуке. «Обещала любить, сама обманула и мое бедное нежное сердце пнула».

— Я почти готова сдаться, — вздохнула Мэри.

— Они просто пытаются помочь.

— Они прямо из кожи вон лезут, так стараются меня довести!

— Мне никогда ничего не разрешают! — всхлипнула Эллен.

В гостиной Аллен сделал музыку погромче:

— …Мое бедное сердце пнула!

— Может, запрем их в подвале и поедем вдвоем, моя витаминка-каротинка?

— Знаешь, я почти дозрела! — Ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать рев бедного нежного сердца.

Внезапно вскипев, я бросился в гостиную, намереваясь порвать сына в клочья и отпинать его бедный нежный труп. Я уже вбегал в комнату, как вдруг музыка смолкла. «Мы прерываем нашу программу для специального выпуска новостей. Официальные лица Нью-Бэйтауна и округа Уэссекс получили повестки в суд и вскоре предстанут перед Большим жюри для дачи показаний в связи с обвинениями в целом ряде нарушений от махинаций со штрафными талонами автовладельцев до взяток и откатов за строительные подряды и поставку стройматериалов…»