Зима мира - [321]

Но когда он встал, чтобы заговорить, то внезапно обнаружил, что его тщательно проработанные предложения кажутся ему оторванными от действительности. Было ясно видно, что его слушатели чувствуют то же самое, и он ощущал, что пятьдесят из шестидесяти сидящих в зале членов парламента слушают вполуха. Он пережил миг паники: как можно говорить скучно о предмете обсуждения, имеющем такое большое значение для людей, которых он представляет?

На первой скамье правительства он увидел свою мать – теперь министра школьного обучения, и своего дядю Билли – министра угольной промышленности. Ллойд знал, что Билли Уильямс начал работать в шахте, когда ему было тринадцать лет. И Этель было столько же, когда она начала мыть полы в Ти-Гуине. И предметом обсуждения были не красивые фразы, а жизнь людей.

В следующий миг он оставил свои бумаги и заговорил экспромтом. Вместо написанного он заговорил о нужде рабочих семей, оставшихся без гроша из-за безработицы или увечья – он сам был этому свидетелем, повидав такие ситуации и в лондонском Ист-Энде, и в угольных шахтах Южного Уэльса. Голос его выдавал его чувства, отчего ему стало несколько неловко, но он продолжал. Он ощутил, что аудитория начинает слушать внимательнее. Он упомянул своего деда и других, начинавших движение лейбористов с мечтой о полном страховании трудящихся, чтобы навсегда покончить со страхом нищеты. Сел он под гул одобрения.

На галерее посетителей его жена Дейзи гордо улыбнулась и подняла вверх большие пальцы.

Остальное заседание Ллойд слушал с чувством удовлетворения. Он считал, что первый настоящий экзамен в качестве члена парламента он выдержал.

Потом, в лобби, к нему подошел один из организаторов партии лейбористов, отвечающих за обеспечение правильного голосования. Поздравив Ллойда с речью, он сказал:

– Как бы вы посмотрели на должность личного парламентского секретаря?

Ллойд затрепетал. У госсекретаря и у каждого министра было как минимум по одному личному парламентскому секретарю. На деле личный парламентский секретарь часто был нужен лишь затем, чтобы носить портфель, но обычно эта работа была первым шагом к назначению на должность министра.

– Это большая честь для меня, – сказал Ллойд. – У кого я буду работать?

– У Эрни Бевина.

Ллойд едва мог поверить своей удаче. Бевин был министром иностранных дел и ближайшим сотрудником премьер-министра Эттли. Близкие отношения между ними были случаем притяжения противоположностей. Эттли был из среднего класса: сын юриста, выпускник Оксфорда, офицер Первой мировой войны. Бевин был незаконным сыном служанки, отца своего не знал, работать начал в одиннадцать лет и основал такую махину, как Профсоюз транспортных и неквалифицированных рабочих. Внешне они тоже были полной противоположностью: Эттли – худой, щеголеватый, спокойный и серьезный; Бевин – здоровяк, высокий и мощный, с избыточным весом и громким смехом. Министр иностранных дел называл премьер-министра «крошка Клем». И все равно они были верными союзниками.

Бевин для Ллойда был героем – как и для миллионов обычных британских граждан.

– Я ничего не желал бы сильнее, – сказал Ллойд. – Но ведь у Бевина, кажется, уже есть личный парламентский секретарь?

– Ему нужно два, – сказал организатор. – Завтра утром приходите к девяти в Министерство иностранных дел – и можете начинать работать.

– Благодарю вас!

Ллойд торопливо направился по обитому дубовыми панелями коридору к кабинету матери. Он договорился с Дейзи встретиться там после заседания.

– Мама! – воскликнул он, входя. – Меня назначили личным парламентским секретарем к Эрни Бевину!

И тут он увидел, что Этель не одна. В кабинете был граф Фицгерберт.

Фиц уставился на Ллойда с удивлением и отвращением.

Несмотря на потрясение, Ллойд заметил, что отец был одет в светло-серый костюм идеального кроя с двубортным жилетом.

Он перевел взгляд на мать. Она была совершенно спокойна. Ее эта встреча не удивила. Должно быть, она это устроила специально.

Граф пришел к тому же заключению.

– Этель, какого черта?

Ллойд смотрел на человека, чья кровь текла в его жилах. Даже в этой неловкой ситуации Фиц держался спокойно и с достоинством. Он был красив, несмотря на прикрытое веко – последствие раны, полученной в битве при Сомме. Он опирался на трость – еще одно последствие Соммы. Через несколько месяцев ему должно было исполниться шестьдесят лет, но вид у него был безукоризненно ухоженный, седые волосы аккуратно подстрижены, серебристый галстук завязан тугим узлом, черные туфли сверкали. Ллойд тоже всегда любил хорошо выглядеть. «Вот откуда это у меня», – подумал он.

Этель подошла к графу и встала рядом. Ллойд знал мать достаточно хорошо, чтобы понять это движение. Стараясь убедить человека в чем-то, она часто использовала свое обаяние. Но все равно Ллойду было неприятно видеть этот знак расположения к тому, кто использовал ее, а потом бросил.

– Мне было так жаль, когда я услышала о гибели Малыша, – сказала она Фицу. – Для нас нет ничего дороже, чем наши дети, правда?

– Мне пора, – сказал Фиц.

До этого момента Ллойд встречался с Фицем лишь мимоходом. Никогда раньше он не проводил рядом с ним столько времени и не слышал, чтобы тот произносил столько слов. Несмотря на неловкость, Ллойду было интересно. Фиц хоть и был сейчас мрачен, но обладал своеобразным обаянием.