Зигзаги судьбы - [8]

Преподаватель задумчиво на меня посмотрел, видимо что-то прочел в моих глазах и задал неожиданный вопрос:

— У вас дети есть?

— Есть, — ответила я.

— Сколько?

— Двое.

— Давайте зачетку.

Поставив в ней четверку, он протянул мне зачетку и сказал:

— Можете идти. Не нужен вам научный коммунизм.

Не веря своим ушам и глазам, я вышла из кабинета. Возникла мысль спросить: «А если б было трое, то была бы пятерка?» — но я не стала искушать судьбу.

Все остальное сдавала по-честному, много готовилась, писала конспекты. И вот институт закончен, и я стала законным учителем биологии и химии. Но в школе мне работать не хотелось. Как всегда маячила мечта — уехать жить куда-нибудь в лес, на природу.

Когда-то у Олега Куваева я прочитала, что у каждого человека есть «свое место» на земле, и его можно найти и узнать. Это было мне очень понятно, и я искала это «свое место», знала, что оно где-то есть и что я его сразу узнаю, по внутреннему ощущению. Там должна быть чистая нетронутая природа, подальше от больших городов, небольшая дружная коммуна людей-единомышленников и подходящая компания для моих детей, чтобы они не превратились окончательно в Мауглей и Тарзанов, а росли хоть в какой-то цивилизации и имели нормальное общение. Заповедники казались самым подходящим местом для подобных поисков. Мечта долгое время может оставаться просто мечтой, но иногда она превращается в цель, и я к этой цели упорно шла. Теперь я вижу, как в течение моей дальнейшей жизни этот поиск постепенно трансформировался в поиск «своего места» внутри себя. Но тогда я этого еще не понимала.

Маше шел четвертый год, Егор в сентябре пошел в первый класс, а я временно устроилась работать в школу в группу продленного дня для четвертых классов. Туда я брала с собой Машу, и это было удобно. Тем временем стала думать, в какой бы заповедник мне поехать.

Сборы

Уже не помню почему, но выбор остановился на Юганском заповеднике. Находился он в Западной Сибири, в Тюменской области. Я списалась с директором и получила ответ, что для меня есть ставка младшего научного сотрудника. Также он обещал выделить дом, и сообщил, что для детей у них есть школа и детский сад. Я воспряла духом и начала готовиться к отъезду. Впереди ждала новая жизнь. Я уже была не лесником или лаборантом, а молодым специалистом с дипломом.

За осень нашла жильцов в свою квартиру, которым договорилась ее сдать, и начала упаковывать вещи. Я знала, что еду в глушь, где ничего нет, поэтому брать с собой надо было практически все.

К этому времени я уже нажила некоторую обстановку. У меня были письменный стол, книжная полка, заполненная книгами, пианино, проигрыватель с кучей пластинок, появилась стиральная машина «Вятка», которая весила семьдесят килограммов, угрожающе тряслась и прыгала по полу, отжимая вещи, но очень облегчала жизнь. Но главной ценностью была красная раскладная тахта, которую я с трудом приобрела и очень ей гордилась. Она придавала вполне цивилизованный вид моему жилью. И вообще, в то время (1984 год) купить тахту было не так просто. Вещи, книги, пластинки, посуду и некоторые детские игрушки я упаковала в коробки, вместе с мебелью запихнула все это в контейнер и отправила по железной дороге в Сургут. Бабушкино пианино пришлось оставить, оно бы не вынесло такой транспортировки. Взяла с собой только гитару. Отпраздновав в Москве Новый год, я подхватила детей и в начале января 1985 года отправилась вслед за контейнером в Сибирь и в новую жизнь.

Юганский заповедник

Лететь нужно было до Тюмени, а потом до Сургута. Оттуда на вертолете или маленьком самолете можно было попасть в Угут — центральный поселок заповедника. Наземных дорог туда не было, кругом расстилались бескрайняя тайга и болота.

Директором заповедника был Н.И. Петункин, недавно заступивший на эту должность. Он приветливо нас встретил и временно поселил в общежитии, сказав, что дом еще не готов, но скоро будет закончен.

Мой контейнер пока не прибыл, что было даже кстати. Стоял мороз, за -30 градусов, но у нас были с собой необходимые вещи и теплая одежда.

По ходу также выяснилось, что ставка младшего научного сотрудника пока занята, и меня временно оформили лаборантом в научный отдел и поручили разбирать и приводить в порядок заповедную библиотеку. Егор начал ходить в местную школу, а Машу я попыталась устроить в детский сад. Но это оказалось не так-то просто. Почему-то нужна была местная прописка, и чтобы ее получить, мне надо было выписаться из Москвы. Этот вариант отпадал. Я стала брать Машу с собой в библиотеку, и пока я работала, она играла на полу, рисовала или рассматривала книжки. Игрушек никаких не было.

Руководителем научного отдела был в то время Феликс Робертович Штильмарк. Его жена, Надежда Константиновна, помогала мне в библиотеке, и мы быстро подружились. Это были милые интеллигентные люди, которые всегда помогали и поддерживали меня в трудные моменты.

Через месяц мне сообщили, что дом достроили и туда можно переезжать. Это было радостное известие. Но радость продлилась недолго, так как дом оказался очередным общежитием с тремя маленькими комнатами, одну их которых нам и выделили. Размером она была 3x4 метра, в ней была печка, сложенная из сырого кирпича, место для двух кроватей и небольшого стола. И это все. Сквозь бревна и кое-как уложенного между ними мха светилась улица. Я попыталась затопить печку — из всех щелей повалил удушливый дым вперемешку с паром. Тяги не было, да и быть не могло. Все было сырое и промерзшее. В течение недели я ходила и подтапливала печку, чтобы она просохла. Постепенно появилась тяга, и дым стал идти в трубу. После работы я отводила Машу к Надежде Константиновне, а мы с Егором собирали возле магазина картонные коробки, раскладывали их и привозили на санках к дому. Этими картонками мы обивали стены комнаты изнутри, предварительно затолкав в щели мох. Это были наши «обои» и заодно изоляция от холода. Я попросила соседских мужиков сколотить нам топчаны. Детям пришлось сделать двухэтажный. Больше места ни для чего не было. Я с ужасом ждала прибытия контейнера. Он должен был приехать в Сургут, откуда мне надо было как-то перевезти его на вертолете в Угут.