Зигзаги судьбы - [7]
Взяв очередной академический отпуск в институте, я плотно занялась сельским хозяйством.
Одной из достопримечательностей нашей «дачи» был большой профессиональный батут. Когда-то мы с мамой ходили в батутную секцию в МГУ, и тренер по старой дружбе подарил маме этот списанный батут.
Его привезли в Березовку и поставили на поляне перед домом. Этот батут стал любимым местом всех взрослых, детей и гостей. На нем можно было прыгать до умопомрачения, крутить сальто и выделывать разные трюки, читать, загорать, лежать ночью на спине и смотреть на звезды, или просто спать. Маша, еще не начав даже ходить, уже с удовольствием на нем подпрыгивала. Удивительно, как одна такая вещь могла принести столько радости людям всех возрастов.
Однажды к нашему дому приехал трактор с прицепом, нагруженным доверху яблоками. Молодой тракторист был в стельку пьяный и заплетающимся языком сообщил, что он совсем заблудился, не понимает, где находится, и что ему просто необходимо сегодня сдать в совхоз эти яблоки, а то его уволят. И еще успел сказать, что зовут его Эдик, после чего упал на руль и заснул.
Надо было что-то делать. Ни трактор, ни пьяный тракторист нам не были нужны возле дома. Я закинула в прицеп свой велосипед, растолкав и потеснив тракториста, забралась в кабину, подергала ручки (благо их было не много) и велела Эдику держаться и постараться не выпасть из трактора. В то время я еще ничего не умела водить — ни машину, ни тем более трактор. К счастью, кругом были поля и пустынная проселочная дорога. Трактор завелся, и мы каким-то образом поехали и благополучно доехали до поселка. Узнав родные окрестности, Эдик от удивления протрезвел и стал спрашивать, как мы сюда попали. Я объяснила. Он удивился еще больше и сказал, что сейчас сдаст яблоки и сам отвезет меня обратно. Так мы подружились, и Эдик иногда к нам заезжал, что-нибудь привозил или помогал с заготовкой сена.
Как-то мы с сестрой копались в огороде, когда в небе появились большие вертолеты. Они летели очень низко, из опущенных вниз носов зловеще торчали пулеметы. Вертолеты летели прямо на нас. Потом появились какие-то боевые машины. Корова, задрав хвост и высоко взбрыкивая задом, в ужасе унеслась вдаль вместе с цепью и колом. Мы решили, что началась война, а мы тут сидим в своей деревне и ничего не знаем. И что тут-то нам всем и придет конец. Вертолеты приземлились и из них высыпали солдаты. К нам подошел командир, отдал честь и сообщил, что в нашем районе несколько дней будут проходить военные учения, чтобы мы не пугались и обращались, если с чем-нибудь надо помочь.
Солдаты оказались очень вежливые. Мы угощали их молоком, а они в свободное время кололи нам дрова и ворошили сено.
Московская жизнь
На зиму я возвращалась с детьми в Москву. Володя вернул мне половину денег за квартиру, и родители, доплатив, купили нам двухкомнатную квартиру в их же доме. Я продолжила учебу в институте и опять вышла на работу в МГУ, устроив Машу в тот же детский сад, куда ходил и Егор. У меня стали появляться друзья. Как-то гуляя в обеденный перерыв по ботаническому саду, я набрела на двух молодых ребят, пытающихся колоть дрова возле какой-то подсобки. Зрелище было довольно плачевное. Понаблюдав за этим некоторое время, я попросила у них топор и, вспомнив все свои байкальские и беломорские навыки, быстро переколола все чурки. Вообще-то, я очень любила колоть дрова. Ребята в оцепении наблюдали за процессом, а потом позвали меня пить чай в подсобку.
Мы подружились, и так я оказалась втянутой в компанию туристов и гитаристов. Мы ходили в небольшие походы, пели песни у костра, ездили на слеты КСП (клуб студенческой песни). Иногда я брала на такие вылазки и детей. В пеленках и домашнем хозяйстве появился просвет.
Я вышла из неудачного брака с сильно поврежденной самооценкой. Под конец нашей совместной жизни Володя мне внушал, что я плохая женщина, жена и мать. В молодом возрасте критика людей, и особенно близких, воспринимается очень болезненно и кажется правдой, а не отражением их собственных проблем и внутреннего неблагополучия. Пытаясь выживать, учиться, работать и растить детей, я как-то потерялась во всем этом, доказывая окружающему миру, что я чего-то стою. Эти три года с момента рождения Маши были для меня очень значимыми. У меня появилось общение, я заметила, что нравлюсь мужчинам, что ко мне прислушиваются и ценят мое общество. Все это было для меня ново и в каком-то смысле целительно.
Как скоро выяснилось, Маша оказалась совсем не «садовским» ребенком. Походив день-другой в садик, она заболевала на неделю, и я все время сидела на больничном. Пришлось уволиться из МГУ и забрать Машу из сада.
Тогда я устроилась работать дворником в соседней школе, и там же — ночной уборщицей. Уложив детей вечером спать, шла чистить снег и мыть школьные кабинеты. Мне очень помогала моя двоюродная бабушка. Она приезжала и оставалась с детьми, когда мне было нужно, включая и летнюю сессию.
Я уже заканчивала институт, и предстояла сдача экзаменов. Самыми страшными были История КПСС и Научный коммунизм. В школе у нас тоже была история КПСС, и у меня к этому предмету с тех пор развился стойкий иммунитет. Я не воспринимала ни одного слова, не запоминала ни даты партийных съездов, ни фамилии партийных деятелей. Этот предмет вообще не имел для меня никакого смысла. Наш преподаватель в институте был довольно старый и наполовину глухой. Мы быстро просекли, что если что-нибудь бойко, но не очень громко говорить, иногда вставляя слова «съезд партии» и какие-нибудь даты, то он удовлетворенно кивал головой и ставил четверки. Таким образом, этот предмет мне как-то удалось спихнуть. Дальше предстоял Научный коммунизм. Что это такое, я не имела никакого понятия. Это словосочетание меня так напугало с самого начала, что я не была ни на одной лекции, не открывала учебник и преподавателя в глаза не видала. Настал час расплаты, и надо было идти на экзамен. Надеяться было не на что. Войдя в кабинет, я увидела симпатичного мужчину лет сорока, с голубыми глазами. «А можно было бы и походить на лекции», — мелькнула мысль. Я села.
