Зигмунд Фрейд - [23]
Незадолго до смерти он смог прочитать книгу Бальзака «Шагреневая кожа», относительно которой он сухо заметил: «Эта книга как раз про меня. В ней идет речь о голодной смерти». К тому времени он едва мог что-либо есть… Скорее всего, он имел в виду постепенное, столь ядовито описанное Бальзаком, усыхание, при котором человек становится все тоньше и худее день ото дня… Фрейд всегда следовал философии неизбежности… – смотрительница музея прервала свое повествование и обеспокоенно посмотрела на «родственника» Фрейда. По его запавшим щекам текли слезы.
– Ох, простите меня! Я не хотела вас так расстроить… – виновато залепетала она.
– Ничего страшного! – остановил ее извинения Зигмунд. – Вы так правдоподобно все рассказали… Я будто бы… побывал при этом…
Зигмунд чуть было не добавил «снова».
– Может быть, вы хотите выйти в сад? – с трепетом предложила старушка, желая исправить впечатление от своего рассказа и внести в него позитивные нотки. – Фрейд и его дочь очень любили этот сад. В нем до сих пор растут их любимые цветы… Красная герань, розы, клематисы, гортензия, слива, миндаль…
Перечисляя все растения подряд, она провела джентльменов к выходу в сад, но внезапно остановилась, изменившись в лице:
– О господи! Как я могла забыть! Это же невероятно!
Она растерянно оглянулась, сетуя на то, что запамятовала важную вещь, и, извинившись, скрылась в соседней комнате. Зигмунд и Дэвид недоуменно переглянулись.
– Вы не поверите! – вернувшись с каким-то письмом в руках, с волнением сказала она. – На прошлой неделе мы получили письмо из Нью-Йорка. От одной девушки… Она дизайнер мебели… И как мне кажется весьма успешный дизайнер, каких не так уж и много… Так вот! – одернула сама себя смотрительница музея, поняв, что отвлекается от главного. – В своем письме она написала, что ее прабабушка была пациенткой Фрейда. – Старушка завороженно посмотрела на поразительно похожего на гения психоанализа родственника.
– Моей… – от нахлынувшего волнения, чуть сам себя не разоблачил Зигмунд. – Пациенткой Фрейда?
– Да… Вашего… дальнего родственника… – подтвердила она. – Ее прабабушка была замужем за американским дипломатом. Когда они жили в Вене, то она проходила психоаналитические сеансы у Фрейда.
Зигмунд побледнел, но старушка, увлекшись очередной историей, не заметила этого.
– Им пришлось срочно покинуть Австрию, но вскоре по возвращении в Америку она написала письмо, как я понимаю, с каким-то очень личным объяснением, которое в итоге не решилась отправить. Это письмо хранилось как семейная реликвия, пока ее правнучка с разрешения своей матери не отправила его сюда… Возможно, она хотела отправить его в архив Фрейда, но оно попало к нам… И вдруг вы посетили музей…
Она посмотрела на джентльменов, потрясенная таким неожиданным стечением обстоятельств.
– Так жаль, что Фрейд не смог прочитать это письмо, но может быть есть какая-то историческая справедливость в том, что его сможете прочитать вы…
Она протянула конверт Зигмунду. Тот с растерянным видом принял конверт дрожащей рукой, раскрыл его, достал письмо и сразу же узнал почерк.
– А как зовут девушку, приславшую письмо? – поинтересовался Дэвид, проследив за тем, как Зигмунд вышел в сад и сосредоточенно читает письмо.
– Дженнифер Беннетт, – захлопала глазами старушка.
Дэвид хотел спросить еще кое-что, но его отвлек телефонный звонок.
– Да… Привет, милая!.. У нас день проходит замечательно. Мы с Зит… Эммануилом в музее… я тебе позже объясню… не сейчас… – перешел он на шепот, но тут же, пресекая возможные подозрения, деловито повысил голос: – А вы где?.. В Westfîeld-центре?! Как вас туда занесло?.. Ну хорошо… Я думаю, мы сможем к вам присоединиться… Минут через сорок… Договорились! Целую!
Дэвид закончил разговор и мило улыбнулся сбитой с толку старушке.
Дорогой Зигмунд!
Не знаю, смогу ли я когда-нибудь заслужить Ваше прощение за мое внезапное исчезновение. Я была вынуждена сделать этот невыносимый шаг ради сохранения Вашего имени. Узы, связавшие меня с Вами, были настолько безумными и сладостными, что в какой-то момент я со страхом осознала, в какую пропасть они могут унести нас обоих, не остановись мы вовремя. Нет, не подумайте, что я оказалась малодушной и трусливой. Во мне не было страха за себя. Более того, я бы отдала многое, если не все, чтобы остаться с Вами. Но я не смогла бы простить себе, если наши с Вами отношения хоть как-то причинили бы вред Вам, Вашему делу и Вашей репутации, стань они публичным достоянием. Я решила уйти из Вашей жизни, зная, насколько тяжело мне дастся разлука с Вами. Простите, если эта разлука причинила боль и Вам. Я не знаю, сколько мне суждено будет прожить на этой земле, но клянусь, что Вы навсегда останетесь в моем сердце и в моей памяти. До конца дней во мне останется неутолимое желание снова познать Ваши руки, Ваши губы, Ваше тело… Желание снова услышать Ваш голос и заснуть от Ваших слов…
С любовью, Искренне Ваша, Лорен.
Зигмунд бережно сложил письмо пополам, убрал его в конверт и вернулся в дом. Его лицо, казалось, отражало все только что пережитые чувства: счастье, щемящую сердце тоску, мудрое смирение и юношескую взволнованность. Он подошел к пожилой смотрительнице музея и, глядя на нее с нежностью, вернул письмо.
«Пойти в политику и вернуться» – мемуары Сергея Степашина, премьер-министра России в 1999 году. К этому моменту в его послужном списке были должности директора ФСБ, министра юстиции, министра внутренних дел. При этом он никогда не был классическим «силовиком». Пришел в ФСБ (в тот момент Агентство федеральной безопасности) из народных депутатов, побывав в должности председателя государственной комиссии по расследованию деятельности КГБ. Ушел с этого поста по собственному решению после гибели заложников в Будённовске.
Рассказ о жизни и делах молодежи Русского Зарубежья в Европе в годы Второй мировой войны, а также накануне войны и после нее: личные воспоминания, подкрепленные множеством документальных ссылок. Книга интересна историкам молодежных движений, особенно русского скаутизма-разведчества и Народно-Трудового Союза, историкам Русского Зарубежья, историкам Второй мировой войны, а также широкому кругу читателей, желающих узнать, чем жила русская молодежь по другую сторону фронта войны 1941-1945 гг. Издано при участии Posev-Frankfurt/Main.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Уникальное издание, основанное на достоверном материале, почерпнутом автором из писем, дневников, записных книжек Артура Конан Дойла, а также из подлинных газетных публикаций и архивных документов. Вы узнаете множество малоизвестных фактов о жизни и творчестве писателя, о блестящем расследовании им реальных уголовных дел, а также о его знаменитом персонаже Шерлоке Холмсе, которого Конан Дойл не раз порывался «убить».
Настоящие материалы подготовлены в связи с 200-летней годовщиной рождения великого русского поэта М. Ю. Лермонтова, которая празднуется в 2014 году. Условно книгу можно разделить на две части: первая часть содержит описание дуэлей Лермонтова, а вторая – краткие пояснения к впервые издаваемому на русском языке Дуэльному кодексу де Шатовильяра.
Книга рассказывает о жизненном пути И. И. Скворцова-Степанова — одного из видных деятелей партии, друга и соратника В. И. Ленина, члена ЦК партии, ответственного редактора газеты «Известия». И. И. Скворцов-Степанов был блестящим публицистом и видным ученым-марксистом, автором известных исторических, экономических и философских исследований, переводчиком многих произведений К. Маркса и Ф. Энгельса на русский язык (в том числе «Капитала»).
Мемуары выдающегося менеджера XX века «Моя жизнь» – одна из самых известных настольных книг предпринимателей, в которой содержится богатейший материал, посвященный вопросам организации деятельности. Выдержав более ста изданий в десятках стран мира, автобиография Генри Форда не потеряла своей актуальности для многих современных экономистов, инженеров, конструкторов и руководителей. За плечами отца-основателя автомобильной промышленности Генри Форда – опыт создания производства, небывалого по своим масштабам и организации.
«Без любви жить легче» – это воспоминания человека, который «убивал на дуэли, чтоб убить, проигрывал в карты, проедал труды мужиков, казнил их, блудил, обманывал», но вечно стремился к благу и, оценивая прошлое, искренне раскаивался во всем содеянном. Приступая к изложению «трогательной и поучительной» истории своей жизни, Л. Н. Толстой писал: «Я думаю, что такая написанная мною биография будет полезнее для людей, чем вся та художественная болтовня, которой наполнены мои 12 томов сочинений…» Перед вами исповедь горячего сердца, которое металось от безверия к отрицанию искусства, но вечно стремилось к внутренней правде: «Когда я подумал о том, чтобы написать всю истинную правду, не скрывая ничего дурного моей жизни, я ужаснулся перед тем впечатлением, которое должна была бы произвести такая биография.».
«Живу до тошноты» – дневниковая проза Марины Цветаевой – поэта, чей взор на протяжении всей жизни был устремлен «вглубь», а не «вовне»: «У меня вообще атрофия настоящего, не только не живу, никогда в нём и не бываю». Вместив в себя множество человеческих голосов и судеб, Марина Цветаева явилась уникальным глашатаем «живой» человеческой души. Перед Вами дневниковые записи и заметки человека, который не терпел пошлости и сделок с совестью и отдавался жизни и порождаемым ею чувствам без остатка: «В моих чувствах, как в детских, нет степеней».Марина Ивановна Цветаева – великая русская поэтесса, чья чуткость и проницательность нашли свое выражение в невероятной интонационно-ритмической экспрессивности.
Когда подняли безымянную плиту, под нею оказались еще несколько тяжелых плит (две были отлиты из металла). Император покоился в четырех гробах, заключенных друг в друга. Так англичане стерегли его после смерти… Наконец открыли последний гроб. В истлевшей одежде, покрытый истлевшим синим плащом с серебряным шитьем (в нем он был при Маренго), император лежал совершенно… живой. Он был таинственно не тронут тлением!