Зигги Стардаст и я - [49]

Отец пробивает телефоном три стены. Тот врезается в мою голову и вышибает сознание. Практически. Ладно, хорошо, я все еще пытаюсь собрать этот пазл с одной стороны, но уже ясно: плохи мои дела.

Папа грохочет кастрюлями, сковородками и ящиками, выкрикивает целую энциклопедию матерных слов. Когда он, громко топая, проносится мимо, я слетаю вниз по лестнице, словно только что выглянул из комнаты.

– Эй, пап, что происходит?

Он одет в любимые белые хлопковые шорты, которые заканчиваются намного выше колена, и любимую футболку с надписью: «Если видишь, что машина раскачивается, не надо подходить и стучать в стекло», которая обтягивает пузо и вся в пятнах пота. А ведь едва перевалило за полдень.

– Ну, смотрите-ка, кто пожаловал, еще и обеденное время не наступило!

Нет-нет, это не я говорю. Это он. Да, на самом деле.

Смеюсь в ответ:

– Ага.

– Это была твоя докторша.

– Да ну?

– Ну да! – передразнивает он, устремляясь к бару. – Похоже, она думает, что тебе еще предстоит поработать!

Блин! Коридор шипит и расплывается перед глазами; тело становится радиоактивным: мгновенный рефлекс собаки Павлова. Она меня раскусила.

– Серьезно?

Отец яростно скребет редеющие волосы, точно его скальп занялся огнем, и смотрит на меня. И, клянусь, если бы взглядом можно было убить… нет, если бы взглядом можно было прожевать мое сердце и выплюнуть его в сортир, а потом смыть в канализацию, чтобы оно догнивало в сточной канаве…

– Ты знаешь, как я отношусь к этому дерьму, Джонатан.

– Знаю.

– Хочешь кончить так же, как твой никчемный дядя?!

– Нет! Я…

– Хочешь вывалять нашу семью в грязи, так?!

– Нет.

– Иисусе Христе, – вздыхает он. Качает головой. Поворачивается к двери, собираясь уйти. – Сейчас я не могу думать об этом. Я в «Блюзовую нотку». Заберешь меня.

И уходит.

Не могу сойти с места. Кулаки сжаты так сильно, что кожа кровоточит.

Прожигаю взглядом дверь… И швыряю две половинки креста о стену с такой силой, что их больше никто не сможет починить.

28

Подскакиваю с воплем.

Я тону?

Нет, просто весь в поту. Пота, конечно, целый океан, но все же…

Единственный источник света в комнате – очередной кто-то, дающий очередные показания в телевизоре.

Часы на каминной полке показывают 21:37.

Ладно, не могу смотреть это уотергейтское дерьмо. Пялиться в потолок и разговаривать с самим собой в дурацкий магнитофон тошно. Мама спит. Бабушка скучает. Старлы нет. Иду в «Блюзовую нотку». Знаю, еще слишком рано, но я давно не тусовался. Скотти не играет там в бильярд, поскольку все еще в Лагере Пещерного Человека. Приятно будет снова повидаться с Честером и… ага, может быть, там будет Альма, сможем поиграть в дартс и обменяться новостями… и мне просто позарез нужно убраться из этого проклятого дома.

К слову, говорят, свежий воздух для мозгов полезен. Кем бы ни были эти, которые «говорят». Хочу в их компанию. Хочу быть «ими», которые решают такие вещи, потому что, честно говоря, мне надоело играть по чужим правилам.

Выхожу на улицу, и будто кто-то набрасывает мне на голову уродливое клетчатое платье доктора Эвелин. Духотища. Не уверен, что это вообще можно называть воздухом. Пару раз затягиваюсь «питер-пол-и-мэри», прохожу пару кварталов, а моя пинкфлойдовская футболка мгновенно прилипает, так что невозможно понять, где заканчивается она и начинается кожа.

Добро пожаловать в бабушкины «паточные ночи».

Пугающе тихо. Неподвижно. Словно идешь по натюрморту. На лужайках валяются велосипеды. Никакого ветерка, способного захлопнуть полуоткрытые москитные двери. Кажется, я единственный остался в живых. А меня устраивает. Мне хватает и компании собственных мысленитей: Что доктор Эвелин сказала папе? Что я все это время притворялся? Что мне нужна еще тысяча сеансов? Или что меня необходимо отправить в дурдом, или в тюрьму, или во Вьетнам, хоть война и окончена?.. Стоп. Может, она сказала, что я поцеловал Уэба? Нет. Тогда реакция была бы не в пример хуже. Как ядерный взрыв. Но, проклятье, мне вообще не следовало рассказывать о той ночи на утесе… на нашем месте… может, она знает, что я неизлечим… А что с озером? Почему вечно все крутится вокруг этого дурацкого, гребаного озера? Что-то в нем есть. Что-то в озере…

Слабый шелест одних деревьев постепенно замирает. В тихом крещендо вступают другие. Вылупляются очередные цикады.

На фоне неба поблескивают светлячки. В детстве я их ловил. Бегал по двору вместе с бабушкой, чувствуя, как они трепещут под ладонями, сияя, точно маленькие сердечки инопланетян, и запихивал их в банку с крышкой, в которой насверлил дырочек.

Когда-то я это обожал. Тогда все было намного проще. Интересно, через десять лет я буду так же говорить о сегодняшнем дне?..

Поворачиваю за угол, в отдалении маячит неоновая вывеска. Главная улица, США. Все закрыто на ночь. Даже луна. Прячется где-то за облаками. Прекрасно.

«Блюзовая Нотка» мигает мерцающим желтым флуоресцентным светом. Прям не в бровь, а в глаз. Особенно учитывая, что я вот-вот войду в двери отцовской церкви.

29

Кэрол Кинг мурлычет из джукбокса[59]. «Will You Love Me Tomorrow». Ага, именно так. Это второй в рейтинге любимых альбомов Уэба – могло ли быть иначе. Зигги, спаси и помилуй! И НИКУДА ВЕДЬ НЕ ДЕНЕШЬСЯ.