Зигфрид - [2]

Шрифт
Интервал

Все в будничной столовой бургундского дворца было красиво, отличалось веселой нарядностью и роскошью. Королевские кресла из черного дерева и слоновой кости, украшенные львиными головами и обложенные вышитыми пуховыми подушками; благородные светильники и треножники для курений у стен; вазы, сосуды, обвитые мелкими цветами кувшины с большими ручками, стоящие на особых подставках. Дворец блистал.

Во время трапез в столовой раздавались только приглушенные звуки. Ноги слуг неслышно ступали по подстилкам, а беседа королей в виду их особой значительности бывала немногословной и тихой.

Три короля, три брата владели славной Бургундией. То были Гунтер, Гернот и младший — Гизельхер-удалый. После смерти Данкрата, бывшего короля Бургундии, они приняли власть над страной от своей матери Уты.

Кресла обычно расставлялись попарно. Самый старший из сыновей, Гернот, сидел рядом с той, что его родила, а двое младших братьев рядом с юной королевной, красавицей Кримхильдой, дочерью Уты.

Ута носила спускавшийся ниже плеч парик, — голубой, золотистый или русый — весь в мелких-мелких завитках, отороченный снизу бахромой и увенчанный плотно прилегавшей к нему диадемой. Прическа, немного похожая на головную повязку сфинкса, сердцевидно извивалась по белому лбу, с обеих сторон на щеки падало по несколько прядей или кистей. Глаза Уты нисколько не соответствовали рту, ибо они были строги, холодны и малоподвижны, а рот резной и странно углублен в уголках. Обнаженные белые, прямо-таки божественные руки, которыми управляла госпожа за едой, были на близком расстоянии не менее значительны, чем издали.

Госпожа, сидевшая напротив, по-видимому, гостья, была очень изящной и нарядной. Ела она, правда, без особой охоты, только обычая и порядка ради. Она брала, например, жареную утку, откусывала, едва открыв рот, небольшой кусочек от грудной части и бросала ее в объедки.

Гернот всегда беспокоился, как бы не взбунтовался его желудок, и его часто прошибало холодным потом…

Иногда на ступеньке помоста, у ног хозяев, сидел и грыз что-нибудь Отто, холостой карлик. Хотя вообще-то он обычно ел за хорошим господским столом, где кормились также начальник кухни Румольт-смелый, чашник Синдальт, постельничий Хунальт, конюх Данкварт, стольник Ортвин Меуский.

В дальнем углу покоя обычно сидел старик-арфист по имени Тассо, который медленно перебирал струны узловатыми пальцами и напевал:

Безмолвно девочка сидела,
Скрестив ручонки на груди,
И неотступно вдаль глядела,
Свет различая впереди.
И чередою просветленной
Подснежники, нежнее сна,
Клонились к юбочке зеленой,
Зиме пригрезилась весна.
Пернатые не щебетали
На ветках трепетных своих,
Молчать они предпочитали,
Неуловимый ветер стих.
И при дороге отдыхая,
Спросил малютку пилигрим:
«Поведай мне, мечта какая
В твоей душе, где мир мне зрим?»
Проговорила в грусти смутной,
Головку жалобно склоня:
Когда бы в спаленке уютной
Укрыла матушка меня!
Она бы пела: «Баю: баю»,
И, слушая небесный стих,
Я знала бы, что засыпаю,
Что я счастливее других.
Во мне былое шевельнулось,
Я как дитя в родной тиши.
Пережитое всколыхнулось
Листвою в глубине души.
И вот я в комнате у деда
Покойный дед любил меня.
Смотрю картинки, непоседа,
И грежу среди бела дня.
Альбомы разные листая
На пестром мраморе стола,
Я, словно рыбка золотая,
В прозрачной заводи плыла.
С моей сестрою скит я строю,
Мы с нею под столом сидим,
Любимой заняты игрою,
Мы в книгу, замерев, глядим.
Мы видим в нашей детской келье,
Отгородясь от суеты,
В лесах и в сумрачном ущелье
Пустыннические скиты.
Когда невольно в жарком споре
Дед о сомненьях говорит,
Однако деве мудрой вскоре
Сдается, Библией побит,
Мы видим в книге поношенье
Отшельнической седины:
Сомнением во искушенье
Анахореты введены.
Вокруг резные статуэтки…
В шкафу чудес не сосчитать —
Ракушки редкостной расцветки
Блестящим камешкам подстать.
Меня случайность огорчила,
В чем признаюсь начистоту,
Мне кошка на плечо вскочила,
Спугнув прекрасную мечту».
Ей пилигрим сказал: «Сиротка,
Я тоже был с тобою там,
Иду всегда и всюду кротко
Я за тобою по пятам».
В ответ малютка: «Что со мною!
Себе я кошкою кажусь,
Не дрогну перед крутизною,
Я коготками удержусь.
По веткам двигаюсь прыжками,
Пускай передо мной скала,
Я в небесах, под облаками,
Лечу! Прощайте! Я — стрела!»
Ей пилигрим сказал: «Сиротка,
Я все равно с тобою там.
Твоя душа — моя находка,
Вовек не разлучиться нам».
Девица тихо продолжает:
«Хотя вокруг полдневный зной,
Меня прохлада ублажает,
Колонна прямо надо мной.
О залы, залитые блеском!
О, неумолчный водомет!
Меня чаруя нежным плеском,
Он песнь цветистую поет.
Я в залах сказочной Альгамбры,
Расцвечен грезами чертог,
Я запах ладана и амбры,
Я фимиам и я цветок.
Кто я? Быть может, я услада
В шатре причудливом, цветном
Или внезапная прохлада
Луча в потоке водяном?
Не птица ли, душа чертога,
Я, выпавшая из гнезда,
И не нужна ли мне подмога,
Чтобы летать и петь всегда?
О, душный запах померанца,
В моей крови ты приживись!
Я так легка, я жажду танца
На звонкой струйке, бьющей ввысь.
Я нежусь в мраморной постели,
Мой коврик мне милей земли,
Вокруг меня цветы запели,
Тогда как птицы — зацвели.
Стихи, созвездья золотые,
Шатер лазури, высота,

Рекомендуем почитать
Шони

В сборник грузинского советского писателя Григола Чиковани вошли рассказы, воссоздающие картины далекого прошлого одного из уголков Грузии — Одиши (Мегрелии) в тот период, когда Грузия стонала под пятой турецких захватчиков. Патриотизм, свободолюбие, мужество — вот основные черты, характеризующие героев рассказов.


Этот странный Кеней

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.

Александр Филонов о книге Джона Джея Робинсона «Темницы, Огонь и Мечи».Я всегда считал, что религии подобны людям: пока мы молоды, мы категоричны в своих суждениях, дерзки и готовы драться за них. И только с возрастом приходит умение понимать других и даже высшая форма дерзости – способность увидеть и признать собственные ошибки. Восточные религии, рассуждал я, веротерпимы и миролюбивы, в иудаизме – религии Ветхого Завета – молитва за мир занимает чуть ли не центральное место. И даже христианство – религия Нового Завета – уже пережило двадцать веков и набралось терпимости, но пока было помоложе – шли бесчисленные войны за веру, насильственное обращение язычников (вспомните хотя бы крещение Руси, когда киевлян загоняли в Днепр, чтобы народ принял крещение водой)… Поэтому, думал я, мусульманская религия, как самая молодая, столь воинственна и нетерпима к инакомыслию.


Акведук Пилата

После "Мастера и Маргариты" Михаила Булгакова выражение "написать роман о Понтии Пилате" вызывает, мягко говоря, двусмысленные ассоциации. Тем не менее, после успешного "Евангелия от Афрания" Кирилла Еськова, экспериментировать на эту тему вроде бы не считается совсем уж дурным тоном.1.0 — создание файла.


Гвади Бигва

Роман «Гвади Бигва» принес его автору Лео Киачели широкую популярность и выдвинул в первые ряды советских прозаиков.Тема романа — преодоление пережитков прошлого, возрождение личности.С юмором и сочувствием к своему непутевому, беспечному герою — пришибленному нищетой и бесправием Гвади Бигве — показывает писатель, как в новых условиях жизни человек обретает достоинство, «выпрямляется», становится полноправным членом общества.Роман написан увлекательно, живо и читается с неослабевающим интересом.


Ленинград – Иерусалим с долгой пересадкой

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Бремя. Миф об Атласе и Геракле

Повесть Джанет Уинтерсон «Бремя» — не просто изложенный на современный лад древний миф о титане Атласе, который восстал против богов и в наказание был обречен вечно поддерживать мир на своих плечах. Это автобиографическая история об одиночестве и отчуждении, об ответственности и тяжком бремени… и о подлинной свободе и преодолении границ собственного «я». «Тот, кто пишет книгу, всегда выставляет себя напоказ, — замечает Джанет Уинтерсон. — Но это вовсе не означает, что в результате у нас непременно получится исповедь или мемуары.


Львиный мед. Повесть о Самсоне

Выдающийся израильский романист Давид Гроссман раскрывает сюжет о библейском герое Самсоне с неожиданной стороны. В его эссе этот могучий богатырь и служитель Божий предстает человеком с тонкой и ранимой душой, обреченным на отверженность и одиночество. Образ, на протяжении веков вдохновлявший многих художников, композиторов и писателей и вошедший в сознание еврейского народа как национальный герой, подводит автора, а вслед за ним и читателей к вопросу: "Почему люди так часто выбирают путь, ведущий к провалу, тогда, когда больше всего нуждаются в спасении? Так происходит и с отдельными людьми, и с обществами, и с народами; иногда кажется, что некая удручающая цикличность подталкивает их воспроизводить свой трагический выбор вновь и вновь…"Гроссман раскрывает перед нами истерзанную душу библейского Самсона — душу ребенка, заключенную в теле богатыря, жаждущую любви, но обреченную на одиночество и отверженность.Двойственность, как огонь, безумствует в нем: монашество и вожделение; тело с гигантскими мышцами т и душа «художественная» и возвышенная; дикость убийцы и понимание, что он — лишь инструмент в руках некоего "Божественного Провидения"… на веки вечные суждено ему остаться чужаком и даже изгоем среди людей; и никогда ему не суметь "стать, как прочие люди".


Пенелопиада

В «Одиссее» Гомера Пенелопа — дочь спартанского царя Икария, двоюродная сестра Елены Прекрасной — представлена как идеал верной жены. Двадцать долгих лет она дожидается возвращения своего мужа Одиссея с Троянской войны, противостоя домогательствам алчных женихов. В версии Маргарет Этвуд этот древний миф обретает новое звучание. Перед читателем разворачивается история жизни Пенелопы, рассказанная ею самой, — история, полная противоречий и тайн, проникнутая иронией и страстью и представляющая в совершенно неожиданном свете многие привычные нам образы и мотивы античной мифологии.