ЖЫвотные в моей Ж - [6]
Каждый вечер перед сном бабушка доставала небольшую фотографию Сталина и целовала ее, вздыхая: «Отец родной! На кого ж ты нас покинул?..» Несмотря на атеистические воззрения, отмечала все церковные праздники — ей просто нравились любые праздники.
Я попросила нарисовать мне картинку. После всех ее стараний на листе бумаги вместо девочки появилась странная харя с кружочками вместо носа и ноздрей — более жуткого рисунка не видела до сих пор. «Говорила, не умею!» — сокрушалась бабушка. Петь бабушка тоже не умела, а выпить любила — и так мы узнали песни вроде «Пионеры, Богу маловеры».
Она же рассказала мне стишок, который считала очень забавным. Я запомнила его на всю жизнь:
Мы ее не любили и побаивались. Когда она нежданно появилась на пороге нашей квартиры, был январь, и довольно морозный. «Ох, дочечька, хватит, нажилась одна! Буду вот внуков нянчить, одной мне тяжело… Дом закрыла и приехала!» Но бабушка лукавила — она была вполне себе крепкой и суровой пожилой женщиной. Осмотревшись в наших двух тесных комнатенках, она решила, что «твой совсем рассобачился, а ты, дура безропотная, все терпишь и детей его еще растишь!». Мама с радостью и облегчением ей поверила, кивала, плакала. Для папаши начались трудные времена.
Помню, он сидит на кухне вечером, свесив голову, и чистит картошку на газетку, расстеленную на полу. А я нашла на пианино пыльную шоколадку, есть мне не хочется, поэтому я несу ее в кулаке к мусорному пакету. Фигура отца вызывает у меня чувство сострадания, я меняю курс, подхожу к нему и открываю ладонь: «Может, ты будешь?» Он ласково говорит: «Кушай сама, доча!» Но я не хочу, поэтому выкидываю шоколадку. Это вызывает у пахана вспышку ярости, он бросается ко мне и трясет за плечи: «Маленькая сучка, ненавижу вас, ненавижу!». Обидеть я его не хотела, а утешить не вышло.
Когда оскорбления, которыми осыпали друг друга бабушка с отцом, заканчивались, начинались бои без правил. Мать кидалась с воем между ними: «Я вас заклинаю, прекратите!» «Старая ведьма!» — плевался пахан. «Выблядок!» — не оставалась в долгу теща.
Я пряталась в комнате и читала, закрывая уши. У меня был свой мир — с благородными и смелыми мужчинами, красивыми дамами, шпагами и драмами. Я мечтала, чтобы пришел Атос и забрал меня к себе в замок — я бы сделала его счастливым, он бы снова поверил женщинам и обязательно бросил пить.
Наши с братом домашние забавы как правило заканчивались печально. Дорожка в травму на Мытнинской до слез была нам знакома.
Один раз мы закрыли бабушку на кухне, чтобы спокойно поесть орехов — нам запрещали самостоятельно их раскалывать. Молоток остался на кухне вместе с бабушкой, поэтому мы достали со шкафа портфель, в котором пахан хранил подаренные ему зэками раскладухи. Пока бабушка билась в дверь, проклиная нас и нашего папашу, мы кололи орешки ножом. У меня соскочила рука, и нож пронзил брату щеку. «Передай маме, я прощаю тебя! Я любил вас!» — бормотал он, заливая мальчишеской кровью деревянный пол. Пришлось открыть бабушке дверь. Она намазала Колину щеку детским кремом и уложила его спать. Хорошо, мама пришла с работы и отвезла его в травму.
В другой раз мы закрыли бабушку уже в туалете (снаружи на двери была массивная щеколда) и, достав папин портфель, метали раскладухи в пол. Братик промазал: попал себе в ступню. Я отперла бабушку, и тем же самым кремом она намазала мальчику ногу, после чего уложила Колю спать. Вернувшись с работы, мама отвезла его в травму.
В третий раз мы, закрыв бабушку на кухне, плясали на столе. Неловкий мой братец упал и разбил голову. Я открыла кухню, и в ход снова пошел крем, и снова мама повезла Колю в травму.
Как-то мы закрыли бабушку в туалете и съели все яблочное пюре, которое нашли. Потом мы ее выпустили, но вместо благодарности она кинулась на брата. Тот дал деру. Тогда бабушка схватила железный совок на длинной ручке и ударила непослушного мальца по голове. Угол грязного совка вошел в детский череп довольно глубоко. Тут уж мы с бабушкой поняли, что детский крем не поможет, и позвонили маме на работу. Врачи на Мытнинской спасли ребенка, пахан чуть не убил бабушку, но в целом все обошлось.
Когда мы всей семьей ездили на юг, наши игры становились веселее и разнообразнее. Я была Индианой Джонсом, а брат — индейцем. Когда я его поймала и привязала капроновыми голубыми лентами из кос к сливе, мелкий стал выпендриваться и наотрез отказался выдавать военные тайны. Я предупредила, что его ждут пытки, и он пообещал их выдержать, но уже после первой затушенной о нежную детскую кожу спички подлец заорал: «Мама! Мама!», чем навлек на меня немалые неприятности.
Мы с братом заводили будильник на четыре утра, чтобы поиграть как следует, пока все спят. Игра называлась «Людовик IV». Я наряжала братца в мамины чулки, огромное сомбреро и бабушкины кружева. Он был мой король. Себе я оставила роль верного слуги. Потом брату надоело, и я придумала играть в прятки.
Изолятор временного содержания – не только филиал ада на земле, но и место, где, как в сказочной избушке, собираются самые разные люди – люди, у которых при других обстоятельствах не было бы шанса оказаться рядом друг с другом. Женская «хата» – статья особая. Впервые в русской, если не в мировой, литературе – эта книга рассказывает о тюрьме «в женском роде». Перед читателем этой одновременно до мурашек страшной и до колик смешной книги проходит целая галерея портретов: бизнес-леди и наркоманки, старухи и юницы, – у каждой из них своя история, столь же узнаваемая, сколь и не похожая на другие.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.