Жюли де Карнейян - [27]

– Я передумал, – сказал он. – Не думаю, что надолго удастся избежать войны, но я решил перегнать Ласточку в Карнейян. В конце концов, она имеет право дожить свой век. Ей восемнадцать лет, а она ещё красавица.

Жюли перестала мешать винегрет.

– Ты перегонишь её? Сам?

– Да. Гэйян поедет на Толстухе, с Туллией в поводу. Это всё, что у меня осталось. Я всё продал. Не мог больше сводить концы с концами.

– Правильно сделал, – наудачу сказала Жюли. Она украдкой оглядела его в поисках каких-нибудь признаков благосостояния или облегчения. Но у него не было даже нового галстука. Казалось, ничто в его одежде не может выйти за определённые рамки потрёпанной опрятности.

– Но под силу ли Ласточке такой путь? – спросила Жюли.

Он улыбнулся с нежностью, словно это лошадь смотрела на него.

– Пойдёт тихонько, в своём темпе. После Ле-Мана я сверну с больших дорог, они не для её копыт. То-то будет ей веселье. Что у нас на обед?

– Бифштекс, салат, сыр, фрукты. Сходишь за хлебцами? Я про них забыла.

Она проводила его взглядом до двери. «Толстые белые нити в усах и нос всё больше… Вот так и начинается конец, даже у Карнейянов…»

Сначала они ели молча. После нескольких кратких, словно протокольных вопросов Жюли спросила:

– По крайней мере, эта продажа выводит тебя из затруднений?

– На какое-то время, – ответил Леон.

Он поставил разогревать бифштекс и проявил ответную учтивость.

– Ну как бедняга Эспиван, всё в агонии?

– Спасибо, неплохо, – сказала Жюли. – Напомни мне поговорить о нём после обеда.

Карнейян, с разрешения Жюли, обедал без пиджака и безмятежно потягивал красное вино невысокого качества, чёрное в свете лампы.

– Но, – сказала вдруг Жюли, – если ты сам переправляешь своё хозяйство в Карнейян, это не значит, что ты собираешься там остаться?

– Не знаю, – сказал он.

Уклончивый ответ не удовлетворил Жюли. Лиловая ночь, сомкнувшаяся над Парижем, заставила её ощутить близость осени и страх перед исчезновением блондина с длинной лисьей мордой, созданного по её подобию, который серьёзно смотрел в тарелку и расправлялся с угощением руками крестьянина и жестами светского человека.

– Сливы – настоящий ренклод, – сказал он. – Очень недурны.

– Скажи, Леон, так когда ты рассчитываешь выехать?

– Тебе это интересно? Ровно через неделю.

– Так скоро?

Он смотрел на сестру сквозь дым сигареты, которая никак не раскуривалась.

– Это не рано, – сказал он. – Ночи уже становятся длинными. Зато днём будет прохладнее.

– Да… Помнишь, как мы ездили в Кабур, с той моей красивой рыжей кобылой?

– И с Эспиваном, о котором ты забыла упомянуть. Этот маленький подвиг быстро его утомил.

– Да… Значит, ты уже всё решил?

– Если, конечно, в этот день камни с неба не посыплются.

– Да… У тебя есть какие-нибудь известия из Карнейяна? Какая там погода?

– Прекрасная.

Жюли не решилась больше расспрашивать. У неё, однако, вертелись на языке десятки вопросов о нижней зале, о голубой комнате, о трех фазанах на птичьем дворе, о лошадях и даже о Карнейяне-отце. Её тело, охваченное странной слабостью, жаждало лежбища в сене, прямо в стогу, послеполуденного оцепенения на рассыпчатой и золотистой земле… Она вскочила.

– Сиди, я пойду сварю кофе. Уберёшь пока со стола? Когда она вернулась с коричневым кофейником, карточный столик был сервирован – разглаженная скатерть, чашки, бокалы для виски и водки, сигареты. Жюли одобрительно присвистнула. Прежде чем усесться, она сходила достать из шкатулки лист с гербовой маркой и положила его перед братом.

– Что ты об этом думаешь?

Он не спеша прочёл и, прежде чем отложить бумагу, посмотрел марку на свет.

– Я думаю, что ты её сохранила. Это уже кое-что. Но в остальном – не думаю, чтоб эта бумага представляла какой-либо интерес. Почему ты мне её показываешь?

– Но ты мне сам… Это же ты мне сказал, что чуешь большие деньги, которые Эспиван…

Карнейян перебил:

– Я имел в виду его смерть, а не долю, которую можно было бы получить при его жизни. Бумага составлена до этого балагана, каким был ваш брак. Кто теперь возьмётся ворошить кучу не слишком красивых вещей, имевших место достаточно давно, в которой на каждого хватит дерьма?

– Ну ладно! – сказала Жюли, теряя уверенность. – Будем считать, что я ничего не говорила.

– Раз и навсегда: всё, что может привести к каким бы то ни было контактам между тобой и Эспиваном, нежелательно.

– Почему?..

– Потому что ты недостаточно сильная.

Он не отводил глаз от сестры. Она только потупилась, чистила миндаль, обжигала губы горячим кофе и избегала настойчивого взгляда голубых глаз, чёрных зрачков с булавочную головку.

– Но кто же мог тебя надоумить…

– Да никто, я сама.

– Или какой-нибудь дружок, увидевший возможность нагреть руки.

Жюли вскинулась, приняла надменный вид:

– Слушай, милый мой, я много чего могу делать с дружками, но уж никак не обсуждать свои семейные дела!

– Эспиван не принадлежит к твоей семье, – заметил Карнейян.

– Ладно, не придирайся к словам. Оставим этот разговор, моя идея никуда не годится. Твоя была не лучше, поскольку Эрбер поправляется. Да, представляешь, он ведь так и не получил пресловутое приданое. Он мне сам сказал.

– Это возможно. Он такой глупец, – проворчал Карнейян.