Жуть-2 - [42]

Очень долго Ладушка пах сыном и будто сохранял его тепло. Слёзы отца смыли запахи, выстирали. И в раструбе бумажного пакета бурая мордочка выглядела растерянно. Словно медвежонок вопрошал: «Куда мы собрались? Почему шумят волны, и так нестерпимо страшно?».

«Мы идём выручать Митю», — ответил Платон.

Море разбивалось о пирс, ворочалось исполинской тушей. Меж камней пузырилась грязная пена. Галька беседовала с прибоем, стучала бильярдами шарами. Гниющие водоросли напоминали пустые шкуры морских чудовищ.

Цитадель вырисовывалась на фоне вечернего неба чёрной глыбой. От неё веяло угрозой. Обращённые к востоку пушечные батареи в прошлом противостояли вражеским флотилиям. Теперь же списанная, пришедшая в упадок крепость убивала детей. Примерно одного в год, чтобы утолить аппетит.

Морской форт, построенный в восемнадцатом веке, мстил за протёкший цоколь, за полуразрушенную башню, за то, что в помещении для ядрокалильных печей больше никого не расстреливают.

Платон обогнул остатки минной станции и прожекторной будки, и вошёл в крепость через коленчатый сквозник. Арочный туннель терялся во мраке. Своды гадко дождили. Лужи хлюпали под подошвами. В вентиляционных люках завывал ветер. Мужчина включил припасённый фонарик. Побрёл, косясь на ржавые штыри, осыпавшуюся штукатурку, слоящуюся гидравлическую известь. Ледяные сталагмиты проклёвывались из бетонного пола, огрызки перекрытий кутались в мох. Дети не должны играть в подобном месте. Вернее, родители не должны их в такое место отпускать.

Он с ужасом представил своего Митю здесь, бегущего впереди незримым проводником. По размеченному траверсами орудийному дворику, по мастерским и докам.

«Сюда, папочка, из шлюза в кладовую горючего. Вот где я поскользнулся».

Стены сырой залы испещрили ругань и проклятия, садистские карикатуры, обильно припорошенные трупиками комаров. Паутина опутала дырявые баки, остов печи.

Платон встал на колени у зияющего в полу провала. Лёд и сейчас прихватывал его края. Бетонный колодец нырял во мглу. Луч фонаря высветил пороховой погреб внизу, металлические стеллажи.

— Скоро, сыночек, — прошептал мужчина, точно Митя всё ещё находился на дне.

Ладушку он усадил в метре от колодца. Потрепал за ухом, двинулся к шлюзу. На пороге обернулся. Медвежонок смотрел ему вслед испуганными пуговками глаз, слишком толстенький, слишком беззащитный для темноты и холода цитадели. Он словно спрашивал: «За что ты наказываешь меня? Что плохого я сделал? Я так хотел спасти Митю, но я же просто дурацкая набитая ватой игрушка и мои лапки неустойчивы, и нет когтей»…

У Платона защемило в груди.

— Скоро, — заклинанием произнёс он.

Ссутулившись, он сидел около подъезда, наблюдал за хорошеньким белокурым мальчонкой, младше Мити на три или четыре года. Мальчонка кормил щенка и смеялся, когда пушистый зверёк норовил облизать его.

«Играй», — думал Платон, — «возись со щенком, смейся до икоты, но не ходи в крепость на отмели, и твоему отцу не придётся идти в красный дом. Потому что эти точки похожи, у них червивая аура».

Весь вечер он убирал в детской, сдувал пыль с книг и расставлял солдатиков для торжественной встречи с отлучившимся полководцем. Уснул, не раздеваясь.

Поздно ночью его разбудил телефон, и он был благодарен звонящему. Начало сна не предвещало ужасного финала. Он видел сад, ограждённый руинами древнего поросшего плющом забора. В саду порхали стрекозы с лимонно-жёлтыми брюшками и пчёлы жужжали в кронах деревьев. Изумрудный луг скатывался к песчаному молу, и ивы, как зеленогривые яки, пили из зеркальной водной глади.

Там были дети, много детей, они плавали, и перебрасывались мячом, и махали ракетками, посылая друг другу пернатый воланчик. И Митя среди них, он гонялся за бабочкой, живой и счастливый, и мечталось не просыпаться впредь. Но сон стал кошмаром, когда оклик привлёк внимание Мити. Мальчик взвизгнул радостно: на заборе взгромоздился его любимый медвежонок.

— Ладушка! Как же я скучал!

Платон зашаркал к настырно трезвонящему телефону. В голове вертелась развязка сна: мерзкие, усеянные перстнями щупальца. Они выстрелили из-за забора, чтобы обвить мальчика и его медведя, похитить, убить…

— Алло, — сказал Платон сипло.

В проводах плескались волны и жужжали летние пчёлы.

— Не отдавай им игрушку, — раздался заглушённый немыслимым расстоянием голос жены, — Это приманка, чтобы увести Митю в серую страну. Ты не получишь его, а они получат!

— Лиза! — закричал Платон и проснулся.

Сон во сне, матрёшка Морфея.

Часы отмеряли четыре. Стёкла дребезжали от порывов ветра, и телефон ныл ровным зуммером: трубка валялась возле аппарата.

Надев плащ и зашнуровав ботинки, Платон выскочил в ночь.

Понадобилось меньше получаса, но он опоздал. Фонарик осветил печь и насосный агрегат с шелушащейся краской, колодец, утащивший его сына. Голый бетон. Ладушка пропал.

Он провёл пятернёй по щетине. Обречённо спросил у темноты:

— Что я натворил?

Темнота издевательски захихикала в переговорных трубах старого форта. Под фонарным лучом всполошились тени.

Платон рванулся к лестничной клетке. По скрипучим ступенькам. Из командного поста в гранитную галерею. Слева была основная батарея цитадели, замшелый гранитный бруствер. Парочка трухлявых лафетов. Волны громыхали о скалы, штурмовали крепость, шипели негодующе. Лунные дорожки пролегли от амбразур, и было достаточно светло, чтобы увидеть их.