Журнальные и литературные заметки - [26]
В этом же фельетоне «Северная пчела» повторила в тысячу первый раз, что г. Краевский «неизвестен вовсе в истории русской литературы, потому что он не написал ни одного сочинения». И это тоже не мешало бы оставить, из уважения к здравому смыслу: кто же поверит вам, чтобы в русской литературе был неизвестен человек, уже седьмой год сряду действующий на поприще русской журналистики и пятый год редижирующий такой журнал, как «Отечественные записки»?.. Правда он не писал ни романов, ни повестей, ни драм; но это доказывает только, что он ни романист, ни повествователь, ни драматург а совсем не то, чтоб он не был журналистом и, следственно, литератором. Все очень видят, что вы это хорошо знаете; так же как все очень хорошо понимают и ваше равнодушие, и ваше презрение к «Отечественным запискам», и то, что вы их совсем не читаете, хотя и знаете наизусть целые статьи из них; все знают, что вы и ведать не хотите о существовании «Отечественных записок», хотя только об них и жужжите, и хотя бываете долго не в духе после выхода каждой книжки этого журнала, без умолку толкуете о нем по выходе каждой его книжки и почему-то умолкаете перед выходом следующей…
В 5 № «Северной пчелы» находится блистательное свидетельство скромности этой газеты, то есть того, что она никогда не прославляет своих издателей. Вот что, между прочим, сказано в ней при разборе «Записок артиллерии майора Михаила Васильевича Данилова»:
В особенности мило описаны детские лета автора; характеристика первого его учителя, пономаря Брудастого, экзекуция серой кошки и тетушкин обычай сечь дворню за шалости своего племянника – описаны превосходно (характеристика учителя описана превосходно – по-каковски это?..). Эти страницы живо напоминают нам «Ивана Выжигина», который двинул всю литературную Русь на поприщѣ(е) романов. Враги Булгарина могут его осыпать всеми возможными субъективными стрелами мировой своей критики, но заслуг его никогда не отнимут, не помрачат. Полемика исчезнет, факты останутся. «Иван Выжигин» был первый (после «Бурсака» и «Двух Иванов» Нарежного, – прибавим мы от себя) наш Р(р)усский роман, и дай бог, чтоб последователи Булгарина писали такие же романы (вот уж это бесполезное во всех отношениях желание!). Вот новое доказательство всей естественности, всей истины рассказа Булгарина (где же доказательство? – в «Северной пчеле»!!!..). Детство майора Данилова описано с тем же простодушием, чистосердечием и увлекательностию (должно быть, с тем же, если сама «Северная пчела» уверяет: ей лучше знать все, что касается до ее издателя). Автор «Выжигина» не мог знать «Записок» Данилова, а одинаковые положения должны были родить одинаковые идеи.
Но что же общего между забытым сатирическим романом и «Записками Данилова», кроме того, что то и другое писано русскими, а не греческими буквами? Если с чем-нибудь есть общее у «Ивана Выжигина», так это с сатирическим же романом А. Измайлова: «Евгений, или Пагубные следствия дурного воспитания и сообщества». Хотя этот роман напечатан в 1799 году{89}, но по сатирическому направлению и таланту сочинителя он как раз приходится в родные батюшки «Ивану Выжигину», и надо сказать, что сынок уродился в отца, а не в проезжего молодца, хотя и воспитан в собачьей конуре.
Преобразование одной ежедневной политической газеты{90}, совершившееся в нынешнем году и много улучшившее эту газету, пробудило спящее соревнование «Северной пчелы»: она призвала к себе на помощь, по части театральной критики, одного знатного сочинителя, написавшего до сотни томов романов для публики толкучего рынка, а по части критики литературной, одного пережившего свою славу литератора, который только и делает, что хоронит один журнал за другим, стараясь поднять их на ноги{91}. Этот вольнопрактикующий журнальный врач дебютировал в «Северной пчеле» (№ 2) следующею многознаменательною фразою: «Содержание (повести графа Соллогуба) взято из (жизни) большого света. Зная область его (то есть большого света) только понаслышке, мы готовы спросить: неужели так бывает в большом свете?»{92} Слава богу! Давно бы так пора! После этого добровольного сознания, которое паче всякого свидетельства, есть надежда, что «Пчела» перестанет толковать о дурном и высшем тоне и нападать, за сальности и неприличие, на Гоголя, которого читает большой свет, не видя в нем ни сальностей, ни неприличия….
