Журналист для Брежнева или смертельные игры - [41]

– Зачем?! – изумился Изя.

– Ну, я прошу вас. На пять минут. Мне очень нужно.

Изя пожал плечами, пошел м соседям и через пару минут вернулся с еще такой же резиновой штукой. Сашка взял их обе и вышел из квартиры.

– Ты куда? – изумился я.

– Я сейчас. Посмотрите за Линой…

Лина, укрытая пледом, спала, свернувшись калачиком, в спальне Изи, на его кровати. Чтобы успокоить ее от пережитого и заставить уснуть, пришлось уговорить ее выпить грамм 150 коньяку. Теперь во сне она вздрагивала, что-то шептала распухшими губами, волосы прилипли к потному лбу.

Сашка действительно вернулся через пару минут. В руках, на двух этих резиновых тарелках, как на присосках, он нес лобовое жигулевское стекло.

– Что это?! – обалдел Изя.

– Это стекло для вашей машины, – сказал Сашка, поставил стекло на пол и осторожно поддел край присоски лезвием ножа. После этого резиновая тарелка легко отлипла от стекла, и Сашка подал ее Изе. – Отдайте соседям, пожалуйста.

Изя с ужасом смотрел то на меня, то на Сашку.

– Ты вытащил стекло из чужой машины?!!

– Не на вашей улице. Там, за углом, – сказал Сашка. – Что вы переживаете? Никто не видел. И машина не бакинская, а из Кюрдамира. Эти спекулянты даже стекло искать не будут, а купят себе новую машину.

– Боже мой! – снова стал раскачиваться Изя. – Боже мой! Если меня завтра арестуют…

– За что? – спросил Сашка Шах.

– За то, что я украл стекло!

– А разве это вы украли? – удивленно сказал Сашка.

– Потрясающе! – раскачивался Изя. – Потрясающе!..

– Слушайте, Изя. Это стекло на черном рынке стоит двести рублей. Я их никогда не тибрил, ну, то есть, не воровал, потому что это бизнес ребят из Черного города. Поэтому, если у вас спросят на автостанции, где вы взяли стекло, скажите, что случайно купили в Черном городе. И все, и перестаньте переживать, давайте лучше чай пить. Отнесите соседям эту присоску.

И когда Изя вышел, Сашка сказал:

– Мне нужно с вами поговорить. Но при Изе нельзя. Может, мы пойдем погуляем?

– Пошли. Но нужно позвонить твоей матери, чтобы не волновалась, что ты дома не ночуешь.

– Обойдется, – жестко отмахнулся Сашка.

Минут через десять, на ночной бакинской набережной я понял, откуда эта жесткость в его голосе. Тихо журчали полуопавшие фонтаны Приморского бульвара, молча и бесшумно лежало за гранитной набережной Каспийское море, пополам разделенное сияющей лунной дорожкой, пряно пахли олеандры, и аллеи Приморского парка были усыпаны спелыми ягодами черного и зеленого тутовника. Изредка на скамейках под обезглавленными фонарными столбами угадывались в черноте ночи базальтово-застывшие фигуры влюбленных парочек. Мы шли с Сашкой из аллеи в аллею, он рассказывал:

– Я решил уехать из Баку. Совсем. Я люблю Лину, и она – меня. Мы хотим жить вместе. Всегда. Я сказал матери, что хочу уехать с Линой в Вильнюс. Я не могу здесь остаться. Если я останусь, я завтра опять колоться начну, воровать в трамваях. Ведь тут это на каждом углу! Я знаю всех, все знают меня, и мне от них не уйти. Или я пришью Мосола, или он – меня. Вчера утром я сказал это матери. Что я должен уехать с Линой – насовсем. Я хочу снять в Вильнюсе комнату или квартиру, мы поженимся, я пойду на какую-нибудь работу и кончу вечернюю школу. А там – или институт, или армия – будет видно. Короче, я попросил у матери деньги, хотя бы в долг, две тыщи. Чтобы поехать в Вильнюс, найти квартиру, ну – чтобы начать там жить. Так вы бы видели, что началось! Как она ее обзывала! И «прибалтийская шлюха», и «распутная девка», и «проститутка» – ужас! Что она не для того меня кормила семнадцать лет, чтобы отдавать какой-то шлюхе! Что лучше бы я остался в тюрьме! Что она сама на меня в милицию донесет, чтоб меня опять посадили – только не отдаст этой «развратной девке». И все из-за чего? Из-за двух тысяч!

– Подожди! Я не думаю, что это из-за денег. Просто вам по 17 лет, еще рано жениться…

– Это наше дело, – жестко сказал Сашка. – Это наше дело! Нам семнадцать лет, мы не дети, и мы уже живем как муж и жена. Но почему мы должны жить так, тайком, на чужих квартирах, на пляжах? Мы хотим жить как люди, нормально, нам нечего прятать. Что мы украли? Я ее люблю, она любит меня. И это все. Я попросил у матери две тысячи – я же знаю, сколько у них с отцом лежит на книжке! Что они будут делать с этими деньгами? Кому они копят?

Он умолк. Мы шли вдоль яхт-клуба. На фоне черно-лунно-желтого моря острые мачты парусных яхт казались поднятыми в небо плавниками доисторических рыб, и наши шаги мягко таяли в тишине южной ночи. Сашка долго молчал, я не торопил его, я понимал, что он вытащил меня на эту прогулку не для того, чтобы пожаловаться на мать. Наконец, Сашка продолжил – уже совсем другим, спокойным тоном:

– Короче, денег она мне не дала. Даже на билет до Москвы. Но я достал эти деньги. У Генерала. Конечно, такие деньги он даром не дает, но это будет мое последнее дело. Я знаю, что вам нельзя об этом рассказывать, вы корреспондент газеты, но вы меня спасли, меня и Лину, и мне некого больше просить. Если что-то со мной случится, если меня заметут и посадят, – помогите Лине ждать меня, а? Поможете?