Журба - [22]

— А тебе не кажется, Щедрый, что ты дурак? — разозлился Степан. — Подумаешь, чистюля какой, исусик. Да, украсть, если ты любишь точность! Но у кого? У тех, кто сами воруют, грабят богатства нашего народа. Сам, небось, видел, как со станции уходят один за другим эшелоны с лесом, углем, хлебом… Во Владике все это добро грузят на пароходы — и в Японию!

Степка был, конечно, прав. Иван это понял, и у него загорелись щеки от прихлынувшей крови, он потупил глаза. Сологуб сразу сменил гнев на милость.

— Ладно, хватит об этом. План операции такой. Вечером контора не охраняется (я это точно знаю), ты, Щедрый, открываешь дверь вот этой отмычкой, заходишь, берешь машинку — и на улицу. Там тебя ждет Рыжик, он же Шкет с извозчиком. Машинку привезете ко мне, я подыщу тайник. Вот и все.

— А мы? — хором спросили двое семинаристов — Полывянный и Улько, оказавшиеся не у дел.

— Пятерых для такой пустяковой операции — много, только светиться будем. Вам найдется другая работа… Да еще вот что, Иваны, надо бы прихватить в конторе бумаги — писчей и копировальной, особенно копировальной. В лавках ее почему-то нет… Лады?

Журба и Шкет молча кивнули.

День накануне операции Журба провел как в тумане. Даже своего любимого Сильвестра Ивановича, увлеченно рассказывавшего о Золотой Орде, хотя и слушал, но не слышал. Он очень волновался. А еще его раздражал Шкет, сидевший в соседнем ряду: он вертелся, корчил загадочные рожи, заговорщицки подмигивал другу, строчил ему записки. Иван ответил только на одну, написав сердито: «Угомонись, дурак!». Лишь после этого Шкет поутих.

После уроков они долго болтались по улицам в ожидании темноты. Настроение у Журбы было под стать погоде, а она была хмурой, промозглой, с низкими облаками, готовыми разразиться дождем, с холодным ветром, гнавшим по деревянным тротуарам пожухлую листву и морщинившим воду в лужах.

Мальчишки, уже досыта наговорившись о предстоящей операции (Шкет называл ее по-блатному: «дело»), еще и еще раз уточнив, кто и что должен делать, теперь молчали и зябко поеживались в своих легких куртках.

— Почему про весну говорят: пришла, а про осень — наступила? — позванивая зубами, спросил Ванька.

— Наверное, потому, что весну любят и ждут, а осень — не очень, — рассеянно ответил Иван. — Кстати, какое сегодня число?

— С утра было первое ноября.

— Вот те на! Совсем забыл про свой день рождения. Мне ж сегодня шестнадцать стукнуло!

— Не брешешь? Вот здорово! Ну, поздравляю! — Шкет схватил приятеля за красные от холода уши и потянул их вверх. — Расти большой, большой!

— Да ну тебя! — недовольно отстранился Журба. Он не любил разных детских шуток и дразнилок, считая, что давно вырос из этого, а кроме того, терпеть не мог напоминаний о своем малом росте.

— Тебя, поди, дома ждут?

— Ничего, подождут…

«Бабка Евдоха, наверное, наделала вареников с капустой и теперь держит макитру на загнетке, чтоб не остыли». Подумав об этом, Иван почувствовал зверский голод.

Стемнело. В окнах домов затеплились огоньки, на улицах зажглись редкие фонари, все меньше становилось прохожих. Пора было идти на дело.

На углу Базарной и Набережной приятели расстались. Шкет пошел на станцию нанимать извозчика, Журба побрел к экспортно-импортной конторе. Именно побрел, потому что ноги внезапно стали ватными и плохо слушались. Оставшись один, он начал испытывать страх, пожалуй, больший, чем в бою на Каульских высотах. Особенно было боязно оттого, что его, если, конечно, попадется, могли счесть обыкновенным воришкой, а это было бы очень обидно…

Журба свернул за угол, услышал приближающийся стук подкованных ботинок, и сердце застучало в унисон с ним, громко и тревожно: навстречу шел японский патруль. Два низкорослых солдата-крепыша, похожих друг на друга как два патрона, настороженно всматривались в прохожего. Один что-то выкрикнул фальцетом, но другой успокаивающе бормотнул тенорком, и оба засмеялись. Иван, естественно, японского не знал, но интонация, с какой говорили солдаты, помогла ему перевести их слова примерно так:

— Эй, стой! Кто такой? Документы!

— Да оставь его! Не видишь разве: мальчишка! Ему и так от матери попадет, что поздно гуляет…

Патруль прошагал дальше и скрылся в темноте, отделяющей один фонарь от другого. Журба выдохнул воздух, до этого сдерживаемый в груди, и тоже продолжил свой путь. Время от времени он оглядывался по сторонам, ступать по доскам тротуара старался неслышно: сам того не замечая, он вырабатывал походку подпольщика.

Вот и контора по экспорту-импорту. Над входом висели два флага — трехцветный российский и белый с красным диском японский. Журба еще раз огляделся и вынул из кармана отмычку. Припоминая уроки Сологуба, он нашаривал замок, который предстояло открыть. Однако навесного замка не было. Может, здесь внутренний? Тогда будет сложнее…

Иван машинально потрогал стеклянную фигурную ручку. Дверь неожиданно поддалась и приоткрылась. Что за черт? Неужели забыли запереть? Журба чуть помешкал на пороге, потом боком проскользнул внутрь. В темном коридоре, пахнувшем почему-то духами, как в парикмахерской, он остановился, вновь ощутив бешеное сердцебиение. Из-за двери первой комнаты по коридору, где, по словам Сологуба, должна была находиться машинка, пробивался тоненький лучик света. «Значит, не только забыли запереть входную дверь, но и погасить электричество!» — злорадно подумал Иван и уже смело распахнул дверь кабинета. То, что он увидел в следующее мгновение, повергло его в столбняк.