Журавлиная ночь - [51]

— И… какой прогноз? — не веря услышанному, спросил Ромбов. — Что, их способности так и не восстанавливаются?..

— Так я же объясняю: не было никаких способностей, всё это только мираж! И между прочим — исчезновения из дома на несколько часов или суток для таких больных тоже характерны. О беспокойстве родственников они не думают… Ну, а в данном случае переписывание каких попало адресов — и есть стереотипное действие. Так что хорошо ещё, вы сперва посоветовались со мной, а не поспешили к своему начальству с докладом, что открыли антисоветскую организацию — вот был бы конфуз…

— Подождите, а чужие почерки? А «поиск через общежитие духовной семинарии»?

— Не знаю, есть ли на самом деле такое в Одесской области, — не смутился и тут психиатр. — Но и это просто символ. Тут так закодировано что-то очень личное для него. А почерки он мог подделать и сам. Это пусть ваши графологи разберутся…

— Но зачем ему менять почерк?

— Не знаю. Возможно, тоже что-то личное. Не всегда поймёшь логику таких больных…

— Но отрицательного отношения к себе его мать и брат не заметили, — продолжал Ромбов. — И ещё кoe-что вызывает сомнения в в вашем диагнозе. Ведь если он не к 8, как другие, а уже к 4-м годам читал свободно — как определить, что соответствует возрасту и опыту, а что не соответствует? И если эти «стереотипные действия» появляются позже пристрастия ко всему отвлечённому — насколько позже всего остального должны быть написаны адреса?

— Да тетрадь, должно быть, довольно старая, — задумался психиатр. — Всё предыдущее написано в ранней юности, а адреса — лет в 20, не меньше…

— Значит, 20 лет? Вы твёрдо уверены? А если я скажу, что ему только 15?

— Ну, тогда всё — чужое, списанное у кого-то, — уже психиатр нашёлся не сразу. — Это уровень не 15-летних. В том возрасте столько и такого не напишешь.

— Но он именно в этом возрасте сам всё и написал… — попытался возразить Ромбов.

…Однако психиатр спешил по своим делам — и, не решив сомнений друг друга, они расстались. Да то и была лишь мимолётная — неофициально, «на ходу» — консультация. Но Ромбову очень не хотелось верить в такой диагноз — и он решил тут же, вечером, зайти к Марии Павловне, чтобы выяснить происхождение основных идей в текстах Захара (естественно, не говоря ей о выводах психиатра, да и вопрос об адресах оставив на потом)…

(«Но в Большой Медицинской Энциклопедии так и описано!»— прокомментировал Кламонтов в очередном перебое связи.

«Да, я тоже читал, — успел ответить Вин Барг. — Но подожди…»)

…— Как видите, Мария Павловна, — начал Ромбов (уже в полутёмной комнате, за столом, перед ними лежали раскрытые тетради), — здесь дважды встречаются одни и те же темы: запрет на исследования в определённых областях; попытка одной цивилизации спасти остатки культуры другой; строительство подземных городов с радиотелескопами и космодромами для межпланетной связи; и — необходимость чуть ли не свёртывания научно-технического прогресса в целях охраны природы. Но если сперва подразумевается какая-то другая планета — во второй раз речь идёт уже явно о Земле. И как вы объясните происхождение этих тем?

— Я уже говорила: он всё понял по-своему. У нас действительно иногда закрывают так называемые неперспективные исследования — а загробную жизнь никто открыто, официально, и не возьмётся изучать. Но он это уж совсем до крайности довёл. А про Атлантиду… Так это один наш знакомый давал прочесть старые польские журналы. Ну, или не очень старые, но… где-то за пять лет до начала событий в Польше… И там печатали такое, что наша наука не всегда признаёт. Хотя сама я не думаю, чтобы Атлантида погибла от ядерной войны — но тогда, про «ядерную зиму» ещё не знали, и была такая гипотеза. А насчёт охраны природы, разумных растений — так и у нас где-то в журналах были данные: будто растения всё чувствуют и понимают, чуть ли не как люди. И тут уж — я сама не знаю, как относиться. И поверить трудно — но кто-то же получал эти данные! И никого за это не судили, не преследовали… А он решил, что скоро придётся строить какие-то секретные города, чтобы там заниматься наукой. Понимаете, ему всё это интересно — а многие не соглашаются, выступают против, но не судят же… И я ему всё объясняла, как сама понимаю — а переубедить не могла…

— Но он постоянно слышал и рассуждения вашего мужа, подобные тем, что случайно удалось записать этой ночью, — ответил Ромбов. — И кто знает, какие делал выводы — видя, что вы не возражаете, а с чем-то и соглашаетесь. И будто вы сами не осознавали психической ненормальности вашего мужа — хотя для вас, возможно, привычной? И с чисто медицинской точки зрения — понимали, что возражать бесполезно… Но рядом — дети, которые это слышат и усваивают с самого раннего возраста! А что он сам написал про Захара в качестве показаний по делу — вы видели?..

— И до сих пор не могу поверить. Как же он мог… А я хотела, чтобы дети уважали его… И, может быть — говоря о чём-то с Захаром, сама была неправа, сгущала краски? Сама, понимаете, иногда верила… Это же всё — будто бы говорил у них на работе какой-то лектор «из центра»; а другое — мы сами читали в журналах: и наших, советских, и польских… А муж всё говорил: как такое разрешили напечатать, вообще за это сажают… Хотя я вот уже думаю: вдруг и нет ничего такого на самом деле — а то, будь оно возможно, зачем само тело? Просто были бы одни духи, и всё. Но и представить трудно, чтобы со смертью всё так просто исчезало…