Журавленко и мы - [9]
Глава десятая. Тревога
Можете себе представить, как рвались из дому Лёва и Маринка, чтобы посмотреть, вернулся ли Журавленко и всё ли у него благополучно.
До обеда их не отпустили. После обеда, как назло, пошёл дождь, потом мокрый снег.
— Ну кто в такую погоду гуляет? — сказала Лёве мама. — Сделай сегодня пораньше уроки, почитай. И, может быть, тебе захочется раскрыть мне наконец свою тайну. Может быть, я тебе пригожусь?
— Давно хочу, да не могу.
— Это пионерская тайна?
— Нет, — ответил Лёва и тяжело вздохнул.
Мама притянула его к себе:
— Понимаешь, что я беспокоюсь?
— Ты так не говори, — попросил Лёва. — Сам беспокоюсь, знаешь, как?
— Может быть, ты связался с плохими ребятами?
— Нет, не связался. Можно, я пойду?
— Тебе кто-нибудь дал поручение?
— Никто, я сам. Ну пусти! Я бегом. Я в пять минут!
— Нет. Ты не можешь мне сказать, а я не могу тебя отпустить.
На этом разговор кончился.
А у Маринки было так.
Дядя Серёжа уговаривал папу пойти в поликлинику показать доктору руки. Папа ни разу в жизни там не был, ни разу в жизни не брал бюллетень и не хотел идти. Мама его просила, чтобы пошёл, Маринка просила, а он ни за что.
Тогда дядя Серёжа раскипятился, нахлобучил на него шапку, напялил на него пальто и, чуть не силком, потащил его, как маленького.
Только они ушли, Маринка сказала:
— Я пойду немного погуляю.
— Да ты что? — закричала мама. — Ноги надо промочить? Пуховую шапочку испортить?
— Хочешь, я калоши надену? Даже те противные боты надену! Я очень люблю, когда идёт снег…
Мама отодвинула кисейную занавеску.
— Ой, что на улице делается! Самой надо в булочную идти, и неохота.
Маринка затараторила:
— Что купить? Батон? Халу? Хлеба? Зачем тебе идти, если тебе неохота. Лучше я пойду! Мне же охота!
— Ладно, надевай старую шапку, боты и быстренько сбегай. Купишь халу и круглый хлеб.
Маринка сначала побежала к Журавленко.
Посмотрела на его окно — оно тёмное. Вбежала в парадную, позвонила — никто не открыл.
Дворника не было видно. У кого же спросить?
Валит и валит противный липкий снег. А на земле черно́, мокро. Во дворе и возле дома ни души.
«Не отпустили его из милиции, — подумала Маринка. — И соседа не отпустили за то, что заступался. И дворника, наверно, не отпустили. Он тоже немного заступался».
Маринка прибежала домой, бросила на стул сумку с хлебом и не разделась:
— Мне надо к Лёве. Будем вместе делать уроки.
— Новости какие! Самой надо делать. Начала с этим Лёвкой водиться, — скоро до двоек докатишься.
— Не докачусь! — крикнула Маринка и, схватив портфель, поднялась на пятый этаж.
— Его не отпустили из милиции! И соседа тоже, и дворника! — начала она с порога, не подумав о том, что тётя Наташа в комнате и всё слышит.
После этого уже никак невозможно было отвертеться. Пришлось рассказать ей всё, начиная с того, как они в первый раз увидели Ивана Григорьевича Журавленко, и кончая тем, как его повели в милицию.
Но, прежде чем рассказать, они взяли с неё слово, что она никому об этом даже не заикнётся.
— Да, здесь что-то неладно, — выслушав, проговорила тётя Наташа. — Но что же всё-таки, по-вашему, делает этот Журавленко?
— Сперва я думал, — какую-то особенную башню. Только, если башню, — при чём тут на стенах баяны? А если баяны, — при чём тут весы с маленькими чашечками?
— Что же ты не спросил?
— Я спросил. А он говорит, что сначала хочет в тысячный раз что-то там проверить. Я бы ещё спросил, да всё время то одно, то другое. И на него кричат. Человек что-то такое хорошее делает, а ему вот как!
Тётя Наташа прислонилась головой к Лёвиному плечу, задумалась и немного погодя спросила:
— Если человек делает хорошее дело, почему же ему приходится строить башню в комнате?
Маринка и Лёва не знали, что на это ответить.
Вопрос, сами видите, не пустяковый. Только тогда, когда мы хорошенько разберёмся в судьбе Ивана Журавленко и ещё во многих таких судьбах, мы все вместе этот вопрос решим.
Вместе — значит, и с тобой. Непременно с тобой.
Если у тебя под самым носом с кем-нибудь неладно, а ты будешь думать: без меня дело обойдётся, и твои товарищи так будут думать, и я так, и мои товарищи, — что тогда получится?
Маринка и Лёва ломали голову: что ж им предпринять? С чего начать? Они решили встать завтра пораньше и выйти на разведку. Им хотелось, чтобы скорее наступило утро.
Глава одиннадцатая. Михаил Шевелёв
До утра ещё оставались длинный осенний вечер и ночь.
Маринка была уже дома, когда дядя Серёжа с папой вернулись от доктора. И хотя дядя Серёжа не любил сидеть у Шевелёвых, на этот раз он с шумом отодвинул стул от стола и сел. Папа сел напротив.
Маринка смотрела на того и на другого. По лицу папы ничего нельзя было понять, а по лицу дяди Серёжи видно было, что дело плохо.
Маринка села между ними и попросила:
— Ну говорите! Что сказали про руки? Они и внутри заболели? Да?
Мама села на четвёртый стул и сказала:
— Сразу вижу: дали бюллетень. Давно надо было взять. Люди по пустякам берут.
Дядя Серёжа почему-то заёрзал на стуле, зашарил по карманам и закурил.
— На сколько дали бюллетень? — спросила мама.
Папа негромко ответил:
— Навсегда. Оттого я и не взял.
— Да что ты, Миша, на самом деле! Где это навсегда бюллетени дают? А что велели делать: светом лечить или чем?
