— Давай, Сергей.
Кудрявцев перевёл небольшой рычажок в модели. Тотчас из неё выдвинулись щипцы, положили на один проём, потом на другой по железной перекладине.
Модель с башней к тому времени стали вдвое выше.
Шевелёв отошёл от кабинки. Кирпичи стали снова ложиться сплошными рядами.
Минуты через две снова повторили операцию с кнопкой и рычажком. Во время неё, когда проёмы верхних окон были ещё недостаточной высоты, Шевелёв сказал всем присутствующим:
— Отступаю от плана.
И надолго отпустил кнопку. Но вместо того, чтобы начали ложиться сплошными рядами кирпичи, послышалось что-то вроде сильного щелчка, и модель замерла.
Сергей Кудрявцев победно поднял руку:
— Вот это класс, чёрт возьми!
— Да, — согласился пожилой мастер.
А молодой от восторга забыл, на чём сидит, и чуть не свалился вместе с лесенкой.
Журавленко любовно посмотрел на маленького очкастого человека: виртуозно он выполнил его замысел. А тот сидел себе на перекладине перевёрнутого кверх ногами стула и тёр большим белым платком свой маленький подбородочек с таким видом, будто ничего такого тут не было и, мол, как же может быть иначе?
Шевелёв снова нажал на кабинке кнопку, чтобы сделать пропуск, — и модель пошла.
Вот на полу уже выстроен фасад двухэтажного домика с двумя оконными проёмами в нижнем этаже и двумя — в верхнем.
Шевелёв уже проверил своим способом, при помощи нитки с грузом на конце, нет ли малейшего наклона, малейшего перекоса. И Маринка видит, как медленно, с удовлетворением, наматывает он нитку на руку.
А новые помощники оглядывают модель и говорят:
— Да… Не зря, Иван Григорьевич, живёшь на свете!
— Можно показывать кому хочешь!
Журавленко сидел на подоконнике усталый и тихий, чувствуя в эти минуты какой-то неведомый ему покой.
Но когда новые помощники ушли, а с ним остались Шевелёв, Кудрявцев и ребята, он сказал:
— Разберём, и ещё раз!
Фасад разбирали Маринка и Лёва. Они тряпкой обтирали кирпичи и укладывали их в контейнеры.
Окончив эту работу, Лёва заглянул в глазок одной из труб, и снова, как в тот день, когда упала башня, увидел там свои проволочки, которые он загибал для сцепления платформ. Но что там проволочки! Всё здесь уже своё. Такое своё, какого у него никогда и не было!
— Лёвка, отойди в сторону. Включаю! — услышал он голос своего папы и отскочил.
Фасад был построен во второй раз, снова разобран и построен в третий раз без единого тормоза и без единого перебоя.
Сергей Кудрявцев со всей силы хлопнул ладонью о ладонь.
— Нет, моя душа чего-то просит! Давайте, Иван Григорьевич, хоть музыку пошикарнее!
Не дожидаясь ответа, он вытащил из тумбочки пластинку и поставил.
И хотя это был вальс Шопена, который лучше послушать, чем танцевать под него, он выхватил у Маринки кирпич, который она вытирала, швырнул в контейнер, швырнул в угол тряпку и закружился со своей «дамой» вокруг фасада и модели с прекрасной башней, которая почти упиралась в потолок.
Маринка чувствовала, что у них хорошо получается. Только досадно было, что Иван Григорьевич на неё не смотрел. Он стоял к ней спиной, повернувшись к папе, который сидел на подоконнике.
«И Лёвка, конечно, рядом, а нос кверху, как будто он носом слушает», — подумала Маринка.
Да, это было верно. И брови у Лёвы были приподняты к вискам, и всё в его лице было устремлённым, ждущим, словно вот сейчас он встретится с чем-то расчудесным. Он был таким почти всегда, а сейчас в особенности.
Он стоял и слушал, как Журавленко с Шевелёвым намечали план дальнейших действий. Оба часто упоминали о каком-то бате. Лёва слышал о нём в первый раз, не знал, чей это батя, но было ясно: он старик, и заслуженный. Он поможет собрать таких людей, от которых всё зависит. Они посмотрят, как работает модель.
И Лёва понял, что придумать, рассчитать до последнего винтика и сделать по своим чертежам такую модель — это ещё не всё. Надо, чтобы сё признали и дали ей путёвку в жизнь.
Глава тридцать первая. Знаешь, какой сегодня день?
Маринка рванула дверь и вбежала в комнату:
— Мама, идём! К Кудрявцевым Журавленко пришёл! Мы с тётей Наташей какой обед приготовили!
Мама спросила:
— Ты что, в домработницы к ним нанялась?
Маринке хотелось ответить: «И нанялась!» — но еще больше хотелось, чтобы всё в этот день было хорошо.
Она сказала:
— Ну идём. Тебя тётя Наташа звала. Вот честное слово!
Мама гордо повела плечом:
— Подумаешь, звала. Так я и побегу. Очень мне надо смотреть на вашего Журавленко!
— Да не смотреть! У них же интересно. Сегодня, знаешь, какой день? Просто каждую секундочку, что я здесь, — жалко, что я не там.
— Иди, если жалко. Никто тебя не держит.
— А ты не хочешь? Нет, хочешь — и не идёшь. Сама себе наоборот делаешь!
— Да пусть он провалится, ваш Журавленко! Всё из-за него кувырком. Отца он у тебя отнял… Несчастные мы с тобой, Мариночка!..
Когда несчастным людям говорят, что они несчастные, и то они часто не хотят согласиться, протестуют. А когда счастливому говорят, что он несчастен, — как же тут не протестовать?
И Маринка закричала:
— Я не несчастная! Очень мне надо!
И с криком «Я знаю, что нет!» — Маринка примчалась к Кудрявцевым.
Она попала будто в другой мир, где жилось дружно и горячо.
