Журавка. Радугань - [12]
— Смешно, — согласился Вова. — Нашу маму он называл своей мамой. — И они громко засмеялись, чтобы подразнить Антошу. А Вова добавил: — Не смей называть нашу маму мамой, понял?
Антоша молчал, а когда мальчики умолкли, гордо ответил:
— У меня есть своя мама, лучше вашей. Она добрая.
Антоша с обидой вспомнил, как рассердилась на него Ольга Петровна.
«Она — не моя мама, — решил он твердо, — я знаю, мамы добрые, как Егорыч. С ним не страшно».
Снилось Антоше, что вместе с мамой, не этой, а настоящей, они живут у Егорыча. И всем им хорошо.
ЕГОРЫЧ, МАМА И АНТОША
Антоша проснулся и сразу вспомнил, как испугался ночью, и решил идти к Егорычу. Он вскочил с постели и стал собираться в дорогу. Никто ему не мешал: Вова и Петя спали, Ольга Петровна ушла на работу.
Антоша сложил в свою сумку оловянных солдатиков и мамину карточку, отломил горбушку хлеба и пошел из дому.
Берегом Синезерки самый короткий путь, прямо к полянке выведет, где березка — Хозяйка леса живет. Один раз они там с Егорычем нашли большой гриб-боровик рядом с мухомором. Егорыч сказал: там, где мухомор краснеется, ищи боровик. Мухоморы любят соседствовать с гордым боровиком.
Антоша подошел к знакомой березке — Хозяйке леса, чтобы покормить ее хлебом, как кормили они ее всегда с Егорычем. Насыпал в зазубринки крошек и попросил:
— Березка белая, березка кудрявая! На тебе хлебушка, а ты мою маму найди. Найдешь?
Так, на всякий случай попросил: вдруг исполнит березка его просьбу.
Слетелись птицы. Антоша загляделся, как они весело клевали, и самому стало веселее. Он уже не замечал жары и быстро шел берегом Синезерки к сторожке.
В дрожащем воздухе плавали паутинки, цеплялись за руки, щекотали лицо. Медленно кружились листья. Осень — щеголиха. Нацепила разноцветную одежку, перед наступающей зимой ладит погордиться. Позавидуй, мол, какая я красивая! И в прозрачную Синезерку заглядывается, как в зеркальце.
Антоша напился из пригоршни и стал подниматься по знакомой тропинке к сторожке. Он шел быстро, боялся, что не застанет Егорыча. Но тот был дома.
— Журавушка, — обрадовался старый лесник. — Один? Как же тебя пустили одного?
— Я сам ушел, — сказал Антоша. — Я буду с тобой жить.
Егорыч нахмурился. Что выдумал, опенка бесхвостая! От матери уходить. Нетто дело? И несправедливо это!
Антоша не ожидал, что Егорыч рассердится, и сбивчиво повторял:
— Егорыч, ты не знаешь. Она — не мама. Я кричал: «Мама, мама!», а она сердито сказала: «Не кричи. Спи». Она мне так сказала. — Антоша торопливо вынул из сумки карточку. — Смотри, вот мама на карточке. А она — не моя мама, она с Вовой и Петей приехала. Это их мама. Правда, Егорыч.
Он смотрел умоляюще на Егорыча. А тот не знал, как помочь маленькому человеку…
— Егорыч! — проговорил решительно Антоша. — Если ты меня отдашь ей, я уйду искать свою маму.
— Опенка ты бесхвостая, — укорил его старик. — Что говоришь? — И взглянул на него с удивлением. — Нетто не хочется мне, чтоб ты со мной жил? Да и Петровну я жалею. Скорбит она душой. Мыслимо, карточку признал, а живого человека признать не хочешь.
— Моя мама на карточке, я помню ее, — упрямо повторял Антоша.
— Заладил одно, — рассердился Егорыч. — Мал еще был помнить. И сходствие у вас с ней большое. Только сердца у вас не сходные, мало у нее тонкости душевной. — И совсем тихо попросил: — Не обижай ты ее, Журавушка! Ей и так трудно. Много на нее горестей пало. Вон как война ее не пощадила. Изменила и душу и лицо. А тут и ты ее не признал. Горько ей это.
Антоша молчал, от слов Егорыча становилось тревожно. «Может, и правда она — моя мама? — вдруг подумал он. Вспомнил, как она встретила его в первый день. Сказала: «Антоша, сыночек». — Наверное, она, правда, моя мама».
Егорыч смотрел на сосредоточенное лицо Антоши и успокаивал себя:
«Ничего! Разберется сам. Сердце у него серьезное. — И забеспокоился: — Надо скорей в Доброводск его отвести. Небось Ольга Петровна волнуется, где сын, думает. Горе горькое! Что война натворила! Обездолила людей. От нее все беды».
В окно постучали:
— Егорыч! Егорыч! Ты дома?
Антоша сразу узнал голос: это она. Прижался к стене.
— Иду! Иду! — откликнулся Егорыч и вышел торопливо на крыльцо.
Прислонившись к дереву, стояла Ольга Петровна. Она трудно дышала, видно, утомилась от быстрой ходьбы.
— Тут он, тут, — не дожидаясь вопроса, заговорил Егорыч. — Живой. Что с ним станется? Мы к тебе только что собирались.
Антоша осторожно посмотрел в окно.
— Бегаю, ищу его по городу, — говорила она. — Догадалась сюда прийти. — Она вдруг сильно закашлялась и заплакала.
Повременив, Егорыч сказал:
— Есть у меня думка одна, Петровна. Оставь мне Антошу. Он разумный, поймет все сам, вернется. Ты вот, Петровна, тоже виновата: не ласкова с ним была. А душа у него тонкая, деликатная, без доброты затоскует. Детское сердце переменчиво, что изморозь мартовская. С утра все затянет, примерзнет, а солнце проглянуло — и отошло все, отогрелось. Так и с Журавкиным сердцем: отогреется. Вернется он к тебе. Терпения наберись.
Ольга Петровна грустно и виновато улыбнулась и быстро пошла, сгорбившись. На крыльцо выбежал Антоша.
— Егорыч! Егорыч! — зашептал он.
