Жуков. Маршал на белом коне - [189]

Но Сталин чувствовал, как его оттирают от трофеев, которые принесла Победа. От выхода к южным морям. От «бесхозного» золота, среди которого находились сокровища рухнувших монархий Европы, а также «нацистское» и русское «царское золото». От иранской нефти. От датских островов, где в это время ещё стояли советские войска. От Триполитании[190], которую Сталин хотел иметь в качестве колонии в Северной Африке.

Диктатор, обладавший сверхрациональным мышлением, прекрасно понимал, что в новой войне его молодые и талантливые полководцы победы не принесут. В новой войне — а она, возможно, уже у дверей — победу принесёт бомба. Или несколько бомб. И средства их доставки — хорошие самолёты, способные преодолевать большие расстояния на большой высоте.

То, что война возможна в самое ближайшее время, Сталин почувствовал в дни победы над Японией.

Шестого и девятого августа 1945 года американские бомбардировщики сбросили на японские города Хиросиму и Нагасаки две атомные бомбы. 8 августа Советский Союз объявил войну Японии и атаковал позиции Квантунской армии на материке. Когда Молотов сказал американскому послу Гарриману, что у союзников в этой войне должны быть два командующих, и предложил генерала Макартура и маршала Василевского, Гарриман ответил твёрдо, как о давно решённом: США воюют с Японией четыре года, а СССР всего два дня, а потому Верховным главнокомандующим союзнических войск будет только американец и никто другой. Затем был отменён десант советских войск на остров Хоккайдо. Стало очевидным, что союзники попросту не желают пускать Красную армию на Японские острова.

Игра получила неожиданный поворот 11 августа. На этот день планировалась очередная встреча Молотова и Гарримана. До капитуляции Японии оставалось трое суток. Американцы спешили занять ключевые объекты и территории. Трумэн отдал распоряжение Макартуру «сразу же после капитуляции Японии занять порт Дальний». Приказ должно было выполнить специальное подразделение морской пехоты.

Когда американские морские пехотинцы подошли к Дальнему, все подступы к порту уже контролировались советскими войсками.

Тогда Трумэн «в категорической форме потребовал» уступить США часть Курильских островов для развёртывания там базы и строительства аэродрома для своих ВВС. На что Сталин ответил, что «так разговаривают с побеждённой страной, но Советский Союз не побеждён», и требование американского президента отверг в том же решительном тоне.

Четвёртого сентября 1945 года штаб ВВС США получил задачу: «Отобрать приблизительно 20 наиболее важных целей, пригодных для стратегической атомной бомбардировки в СССР и на контролируемой им территории». В список для новой Хиросимы попали Москва, Горький, Куйбышев, Саратов, Ташкент, Челябинск, Нижний Тагил, Грозный, Ярославль и другие крупные города Советского Союза. Этот план совершенствовался, обрастал новыми расчётами и выкладками. Но наступил день, когда американцы вынуждены были положить его в архив как неперспективный. Этим днём стало 25 сентября 1949 года, когда Советский Союз на атомном полигоне взорвал свою бомбу «исключительной силы» и заявил об этом всему миру.

Ещё в июне 1945-го, когда Жуков прибыл в штаб Эйзенхауэра, чтобы вручить своему «американскому другу» орден «Победа» и раздать ордена и медали ещё двум десяткам офицеров и солдат армий союзных войск, ему, его адъютантам и журналистам принимающая сторона продемонстрировала внушительную силу своих военно-воздушных сил. Перед торжественным обедом 1700 американских и британских самолётов, соблюдая почти парадный строй, пролетели над Венденшлоссе. Зрелище было грандиозное, и в нём явно просматривался второй, более важный план церемониального сюжета.

По воспоминаниям Монтгомери, «во время обеда американцы показали красочное кабаре-шоу с плавной музыкой и сложным танцем, исполняемым негритянками, обнажёнными выше пояса. Русские никогда не видели и не слышали ни о чём подобном, и у них глаза на лоб полезли. Тем не менее им это очень понравилось, и они всё время вызывали артисток на “бис”. Весь распорядок дня был тщательно разработан, и русские испытали щедрое гостеприимство американцев. Это был день демонстрации американского богатства и мощи».

В тот же день Монтгомери выполнил поручение правительства Великобритании — вручил Жукову Большой крест рыцарского ордена Бани. Тот же орден, но второй степени — субординация! — был вручён маршалу Рокоссовскому.

Как уже было замечено, угощали на том обеде щедро. Пили много. Русские, как и в бою, на ногах держались крепко.

Эйзенхауэр вспоминал: «В соответствии с русским обычаем провозглашались тосты. Жуков был мастером произносить тосты, судя по тому, что нам переводил переводчик. Он воздавал должное союзникам и выражал надежду на наше успешное сотрудничество в будущем».

В Потсдаме на приёме, устроенном Черчиллем по случаю своего провала на парламентских выборах, произошёл курьёз.

После торжественных тостов, поднятых за здоровье Сталина и Черчилля, последний, встав, неожиданно «провозгласил здравицу Жукову». Черчилль, можно предположить, на этот раз был совершенно искренним: мудрый и искушённый политик, он хорошо понимал, насколько мощно Жуков обеспечил фронт действий своего патрона.