Жуки в муравейнике. Братья Стругацкие - [45]

Что мы имеем в итоге? Квинтэссенция сюжетной линии (содержание) весьма неплоха, а вот художественно-литературная форма из-за высказанных выше причин и в первую очередь из-за формата дневника, увы, подводит. Будучи написанной в стиле первой части трилогии, «Жук в муравейнике» без всякого сомнения, стал бы достойным продолжением, но, к сожалению, сил на более масштабный и цельный труд у Стругацких уже не хватило. Читая эту повесть, сложно отделаться от мысли, что авторы постепенно просто устают писать.

«Жук в муравейнике» — повесть, от которой ожидаешь большего.

Интересный факт:

БВИ — БОЛЬШОЙ ВСЕПЛАНЕТНЫЙ ИНФОРМАТОРИЙ — является ничем иным, как предсказанным Стругацкими прообразом будущей Википедии (одна из самых прозорливых догадок авторов, нашедших свое более чем реальное применение в повседневной жизни людей XXI века).

«Хромая судьба»

(7/12)

Самая нефантастическая повесть Стругацких. Повесть о беспощадно надвигающейся старости

Основная идея повести возникла у Стругацких еще в 1971 году, однако главный костяк произведения сложился только спустя десять лет. Тогда же авторы решили, что в книгу следует включить текст рукописи главного героя (Синюю Папку). Первоначально братья решили вставить внутрь уже написанный, но все еще неопубликованный роман «Град обреченный» и в некоторых изданиях даже сохранились соответствующие отсылки к нему в тексте первой и последней нечетной главы. Однако вскоре Стругацкие осознали, что вклеив в книгу произведения такого большого объема, добавленная часть окажется значительно превышающей объем основного повествования. В связи с этим было решено, что «Синей папкой» станет все же повесть «Гадкие лебеди» (на тот момент она также оставалась неопубликованной и расходилась лишь в самиздате). Таким образом, нечетные главы о писателе Сорокине и четные главы о похождениях писателя Банева было решено чередовать друг с другом, на подобии уже использованного в «Улитке на склоне» приема. В этой редакции книга и была опубликована в 1986 году, в восьмом номере журнала «Нева». Вскоре повесть «Гадкие лебеди» вышла как самостоятельное произведение, и после этого в 1989 году в издательстве «Советский писатель» вышел полный авторский вариант «Хромой судьбы».

В связи с тем, что полный анализ повести «Гадкие лебеди» я уже приводил выше, рассматривать в этом разделе я буду лишь часть, относящуюся к линии Сорокина, а это всего пять нечетных глав, пять дней жизни главного героя.

К моменту завершения работы над «Хромой судьбой» Аркадию Стругацкому было уже пятьдесят семь, а Борису Стругацкому почти пятьдесят лет. И это чувствуется. Чувствуется в тексте, в стиле, в литературном силуэте главного героя. В некоторой степени повесть отсылает нас к незавершенной книге Булгакова «Театральный роман» (ниточка к ней проходит даже в самом тексте «Хромой судьбы»), с той лишь разницей, что в ней Михаил Афанасьевич больше внимания уделяет театральной составляющей закулисной жизни, а Стругацкие больше концентрируются на литературной. В связи со всем этим, повествование снова тяготеет к формату дневника, изложенного от первого лица. Любопытно, что в этой повести авторы впервые выбирают Москву, как место для художественных декораций.

«Хромая судьба» — одна из немногих работ братьев, где можно встретить несколько красивых художественных оборотов, почти не характерных для их весьма суховатой и местами даже грубой прозы. «Мысли мои текли в несколько этажей, лениво и вяло перебивая друг друга», «Окружение из враждебного сделалось дружелюбным, а действительность утратила мрачность и обрела все мыслимые оттенки розового и голубого». Вот и на дворе стало значительно светлее, и злая метель обратилась в легкий, чуть ли не праздничный снегопад. «И все, что угрюмо обступало меня в последние дни, все эти неприятные и странные встречи, пугающие разговоры и недомолвки, обретшие вдруг плоть и кровь проблемы, совсем недавно еще абстрактные, вся эта темная безнадега, обступившая меня зловещим частоколом, вдруг раздвинулась, отступила куда-то назад и в стороны, а передо мною все стало изумрудно-зеленым, серебристо-солнечным, туманно-голубым». Разве не великолепно? Этот абзац — шикарный пример того, какой прозой могли бы одарить нас Стругацкие. Могли бы… Но не сделали. О как много я отдал бы за то, чтобы текст такого качества они смогли бы поддерживать во всех своих предыдущих книгах. Увы, на этих абзацах вся высокохудожественность заканчивается, и мы снова погружаемся в типичную прозу стареющих и усталых от многолетнего писательского труда авторов.

Знакомые уже нам по другим книгам Стругацких странные, бросающиеся в глаза, повторы проявляются и здесь («А сбегаю-ка я вниз, благо, все равно одет. И я сбегал вниз», «Я рассказал. Пока я рассказывал…», «Я тебе знаешь какого коньячку выставлю? Мне прислали с Кавказа… И он стал рассказывать, какой коньячок ему прислали с Кавказа»). Снова мы видим и не совсем цензурные переборы, которые при желании вполне можно было бы избежать, чтобы сделать повествование хоть чуть-чуть более красочным и возвышенным («изрыгнуть фривольную банальность», «Ничего, выплывет, дерьмо не тонет», «болтался, как стариковская мошонка меж ног…», «приволок ему мешок дерьма и вывалил на стол — на, мол, подавись», «А дела твои, говно», «чтобы никакая сука не могла бы придраться» и т.д).