Жук золотой - [72]
Кто же знал, что коварный Лупейкин вынашивает новый план!
Он заходил на цель.
Женя-сан, странная женщина с восковым лицом, была новым объектом страсти Адольфа. Между делом, у костра, он сообщил нам угрожающим шепотом: «Выхожу на международный уровень!»
Между прочим, во время допросов в темной каюте японка сидела отрешенно, беспрерывно куря сигарету за сигаретой. И только когда возникал вопрос о книгах, оживлялась. В маленький блокнотик она подробно записывала наши лживые ответы. Переводил капитан-пограничник. Лживые, потому что никто из нас толком не помнил: сколько томов из сочинений В. И. Ленина ушло на четвертый причал, а сколько на второй.
Я заметил одну особенность в поведении Жени-сан. Когда она была довольна ответом, японка тихо, но вполне отчетливо… рычала! Как бы выражая удовольствие. Знаете, издавала такой утробный звук, слегка похожий на урчание кошки, когда она ест свежую рыбу. Вот и на косе она урчала, когда Лупейкин заботливо расправлял над Женей брезентовый тент, сооружал некое подобие козырька от солнца, которое начинало вовсю жарить. И, пробуя коньяк маленькими глотками, она тоже порыкивала, видимо, переживая ощущение теплоты и благодати, которое всякий раз при принятии отличного коньяка разливается у вас внизу живота…
Вот именно, что всякий раз.
И обязательно внизу живота.
А уж как она зарычала, увидев в котелке белые ломти матицы – нашей главной нижнеамурской рыбы! Матица водится только в Амуре и его лимане. Достигает веса до тонны. На столе перед японкой была и черная икра, и красная, и наш дикий лучок, собранный в скалах. Сиротливым деликатесом стояла баночка прибалтийских шпротов, в которую аккуратно макал корочкой хлеба Лупейкин.
Все остальные закусывали дарами Амура-батюшки.
Многое запомнилось из того замечательного марш-броска на косу. Обгоревшая до малинового звона лысина пограничника Гены – его, кажется, звали Гена. Спящий в тени Николай Николаевич. Уже без галстука и ботинок. Все-таки по полкило коньяка на рыло, как говорили у нас в Кентёвке, доза ударная. Если учесть к тому же, что в распитии участвует женщина. К тому же, иностранка. Ее белое лицо, конечно, трудно назвать рылом.
Мы, наконец, разглядели Женю-сан.
Она была притягательной и симпатичной.
С европейским разрезом глаз.
Кульминацией знатного пленэра стало купание.
Первым в воду полез Геннадий-пограничник. Он оказался мускулистым и загорелым, в обтягивающих синтетических плавочках. Тоже, кстати говоря, японских. Мы заметили сразу, потому что были в теме. Мы многозначительно переглянулись. Неужели доблестные пограничники тоже не брезговали ченьдьжем? А как иначе добудешь модные плавки?! Гена воодушевленно крякнул, поплескал себе водой на грудь и подмышки и, набрав полную грудь воздуха, нырнул… Прошла минута, две. Погранец не выныривал. Лупейкин забегал по берегу, бормоча: «Япона-мать, утонул!» Гена вынырнул у дальних кустов. Не меньше метров ста пятидесяти проплыл под водой. Заухал, забил по воде руками. Так бился в утренних сумерках, на заре, таймень в заводях, еще одна знаменитая амурская рыба. Не такая огромная, как матица. Но тоже себе ничего. Под сто килограммов ловили.
Гена помахал нам рукой и закричал: «Испугались?! Я чемпион отряда по заныру!» И пошел саженками мерить тихую бухту у косы. На День рыбака в бухте купалась вся пьяная деревня, и пока никто не утонул.
Потом он вылез на берег, растолкал спящего под кустом тальника, с заострившимся носом, следователя и сказал: «Николаич, тебе охолонуться надо!» Лысина пограничника уже светилась, опаленная яростным амурским солнцем.
Николаич покорно разделся. Оказался в синих семейных трусах по колено. Снял с руки часы на браслете. Мы сразу же и узнали – знаменитые японские «Сейко», которые не сменяешь даже на трехлитровую банку икры. Думаю, что только на бочонок.
Очень дорого в наше время стоили японские часы «Сейко».
М-да… Они нас профилактировали!
По-бабьи пробуя воду ногой и тонко взвизгивая, Николай Николаевич зашел по пояс в воду, окунулся и тут же выскочил на берег. Пограничник распорядился: «Ну, что, Залупейкин, там у тебя еще осталось? Надо бы взбодриться». Наш Адик на Залупейкина не обиделся, а быстро метнулся под брезентовый тент. Принес кружки и непочатую бутылку коньяка! Объяснил: «Резерв главного командования!» Лупейкин всегда себя позиционировал, как сказали бы современные маркетологи, Главным командованием. Расплескали по кружкам. Николай Николаевич с отвращением хлебнул и закашлялся так, что Гена вынужден был колотить его по спине. Сам Гена тоже выпил и закрутил головой: «Какой-то коньяк у тебя забористый, Лупейкин! Сам, что ли, гонишь?!»
Тайну коньяка Лупейкина знал я один. В отдельном кармашке рюкзака лежала бутылка «Тучи», водки крепостью в 56 градусов. Ее выпускали на Охотском побережье. На водочной этикетке была изображена туча с падающими каплями дождя. Она стоила 3 рубля 86 копеек. На материке я никогда не встречал «Тучу», водку для крепких и суровых мужиков, которые валили лес, искали золото и ловили матицу весом в тонну. «Туча» была частью тайного плана Лупейкина. Он знал, что понадобится добавка. «Маненько не хватило», – говорят в таких случаях у нас в деревне. А не хватало всегда. Лупейкин слил «Тучу» в бутылку с остатками коньяка, чтобы злобный напиток приобрел нужный – коричнево-золотистый оттенок.
Две повести московского прозаика Александра Куприянова «Таймери» и «О! Как ты дерзок, Автандил!», представленные в этой книге, можно, пожалуй, назвать притчевыми. При внешней простоте изложения и ясности сюжета, глубинные мотивы, управляющие персонажами, ведут к библейским, то есть по сути общечеловеческим ценностям. В повести «Таймери», впервые опубликованной в 2015 году и вызвавшей интерес у читателей, разочаровавшийся в жизни олигарх, развлечения ради отправляется со своей возлюбленной и сыном-подростком на таежную речку, где вступает в смертельное противостояние с семьей рыб-тайменей.
«Истопник» – книга необычная. Как и другие произведения Куприянова, она повествует о событиях, которые были на самом деле. Но вместе с тем ее персонажи существуют в каком-то ином, фантасмагорическом пространстве, встречаются с теми, с кем в принципе встретиться не могли. Одна из строек ГУЛАГа – Дуссе-Алиньский туннель на трассе БАМа – аллегория, метафора не состоявшейся любви, но предтеча её, ожидание любви, необходимость любви – любви, сподвигающей к жизни… С одной стороны скалы туннель копают заключенные мужского лагеря, с другой – женского.
В повести рассматриваются проблемы современного общества, обусловленные потерей семейных ценностей. Постепенно материальная составляющая взяла верх над такими понятиями, как верность, любовь и забота. В течение полугода происходит череда событий, которая усиливает либо перестраивает жизненные позиции героев, позволяет наладить новую жизнь и сохранить семейные ценности.
События книги разворачиваются в отдаленном от «большой земли» таежном поселке в середине 1960-х годов. Судьбы постоянных его обитателей и приезжих – первооткрывателей тюменской нефти, работающих по соседству, «ответработников» – переплетаются между собой и с судьбой края, природой, связь с которой особенно глубоко выявляет и лучшие, и худшие человеческие качества. Занимательный сюжет, исполненные то драматизма, то юмора ситуации описания, дающие возможность живо ощутить красоту северной природы, боль за нее, раненную небрежным, подчас жестоким отношением человека, – все это читатель найдет на страницах романа. Неоценимую помощь в издании книги оказали автору его друзья: Тамара Петровна Воробьева, Фаина Васильевна Кисличная, Наталья Васильевна Козлова, Михаил Степанович Мельник, Владимир Юрьевич Халямин.
Когда даже в самом прозаичном месте находится место любви, дружбе, соперничеству, ненависти… Если твой привычный мир разрушают, ты просто не можешь не пытаться все исправить.
Достигнув эмоциональной зрелости, Кармен знакомится с красивой, уверенной в себе девушкой. Но под видом благосклонности и нежности встречает манипуляции и жестокость. С трудом разорвав обременительные отношения, она находит отголоски личного травматического опыта в истории квир-женщин. Одна из ярких представительниц современной прозы, в романе «Дом иллюзий» Мачадо обращается к существующим и новым литературным жанрам – ужасам, машине времени, нуару, волшебной сказке, метафоре, воплощенной мечте – чтобы открыто говорить о домашнем насилии и женщине, которой когда-то была. На русском языке публикуется впервые.
Признанная королева мира моды — главный редактор журнала «Глянец» и симпатичная дама за сорок Имоджин Тейт возвращается на работу после долгой болезни. Но ее престол занят, а прославленный журнал превратился в приложение к сайту, которым заправляет юная Ева Мортон — бывшая помощница Имоджин, а ныне амбициозная выпускница Гарварда. Самоуверенная, тщеславная и жесткая, она превращает редакцию в конвейер по производству «контента». В этом мире для Имоджин, кажется, нет места, но «седовласка» сдаваться без борьбы не намерена! Стильный и ироничный роман, написанный профессионалами мира моды и журналистики, завоевал признание во многих странах.
Россия, наши дни. С началом пандемии в тихом провинциальном Шахтинске создается партия антиваксеров, которая завладевает умами горожан и успешно противостоит массовой вакцинации. Но главный редактор местной газеты Бабушкин придумывает, как переломить ситуацию, и антиваксеры стремительно начинают терять свое влияние. В ответ руководство партии решает отомстить редактору, и он погибает в ходе операции отмщения. А оказавшийся случайно в центре событий незадачливый убийца Бабушкина, безработный пьяница Олег Кузнецов, тоже должен умереть.