Жук золотой - [31]
Впрочем, мои коллеги мало тогда интересовали меня.
Зинаида – вожделенный плод моей мечты, муза моих стихов, предмет моих прыщавых терзаний и сосредоточенного сопения в кустах. Так сказать, Ассоль.
Она королевой, в обтягивающем свитерке и в брюках цвета хаки, восседала рядом со своим Димой-очкариком. С ума сойти! Студентка, приехавшая на практику в геологический отряд Пузыревского вместе с женихом.
О, Зинка! В стихах «геологиня» могла рифмоваться только с одним словом – «богиня».
Рыжая – нет, золотая! – девушка, виновница моих невидимых миру слез. Она была вся в веснушках. Не только лицо и руки, но и плечи, грудь усыпали рыжие – для меня золотые – звездочки. Я подглядел, как она купалась в омуте протоки, уходя из лагеря вверх по течению. Тот заветный треугольник тоже был рыжим.
Елизарыч, взявший надо мной негласное шефство, спросил: «Любишь Зинку?» Я утвердительно мотнул головой. Елизарыч пожевал губами. Зубов у него почти не было, челюсть-присоска лежала в банке с водой. И прошамкал: «А сможешь ее поцеловать после того, как увидишь Зинку на очке? Ну, когда она?!..»
Я схватил лопату, подвернувшуюся под руку, и чуть не убил Елизарыча. Он заметил, как ночами я нарезаю круги возле палатки, откуда раздаются смешки, охи, характерные постанывания и шепот.
Зинка была официальной невестой Димы-очкарика. После преддипломной практики они должны были расписаться. Пузыревский разрешил поставить им отдельную палатку. Палатка стояла в неглубоком распадке, укутанном фиолетовым облаком цветущего багульника. Елизарыч иронично называл их предсвадебное место «райскими кущами». Лупейкин тоже говорил мне нечто прекрасное о зарослях багульника…
Много лет спустя я понял мудрость Елизарыча, спрятанную в намеренно циничном вопросе о неприглядной, но вполне естественной стороне жизни моей любимой. Есть алые паруса бригантины, но есть и вонючий кубрик с дыркой в палубе, куда вся команда, включая капитана, бегает по нужде. Есть отец – в черно-золотом мундире, белых перчатках и с кортиком у бедра. Но есть и отчим, втыкающий нож-финку в табуретку у дивана, где он валяется невменяемым – не подходить, прирежу!
Старый зэк спросил меня про любовь, способную нести крест, лишения, муку. И прощать бытовые подробности, пороки, недостатки – может, даже и физические – любимой женщины.
Елизарыч спросил меня про любовь не книжную, но настоящую, которую тогда, по младости лет, я не мог еще познать.
Зинка галопом скакала на жеребце по кличке Воронок. Неожиданно, словно по команде, вздымала его уздечкой. Ставила на дыбы. На спор, из двустволки, сбивала спичечный коробок, установленный на носу оморочки. Борт лодчонки из тонкой доски оставался целым! Пластичный Жора (он единственный в отряде по утрам плавал в протоке, демонстрируя на плече фиолетовую наколку «Раб СССР») попытался прижать Зинку за палаткой, в кустах.
У Зинаиды была грудь не меньше четвертого размера. Она носила обтягивающие свитера. Сосок проступал и торчал сквозь тонкую шерсть ягодкой-морошкой. Или она носила ковбойки, расстегнутые до пупа. Причем тогда еще никакой моды на раскрепощенную грудь не существовало. Зинка сама диктовала моду. Она предпочитала ходить без лифчика.
Рыжая и вкусная, как новогодний апельсин, Зинка не была красавицей в общепринятом смысле этого слова. Она была то, что сейчас называют «секси». Море секси! Целый океан. В походке от бедра, в глазах, казалось, все время тебя зовущих – именно тебя, а никого другого, в покачивании крутых бедер, в улыбке и в каких-то невыразимо покатых плечах. В их оплавленности. Как у свечи.
Я продолжал писать стихи. И все время искал образы-сравнения.
Нагловатый одессит Жора немедленно получил прямой в зубы. И рухнул в те самые райские кущи. И выплюнул фиксу желтого металла на зеленый мох. Только-только отцвела морошка.
«Спокуха, хрящ, без пены! – сказала Зинаида. – я думала, что ты человек!»
Она была права. Наше странное сообщество в скалах, на берегу протоки Сусанинской, с натяжкой подходило к определению «коллектив людей». Зэки и бичи (бич – бывший человек), романтики с большой дороги. Пузыревский называл Зинку королевой бродяг. Шурфовики между собой нарекли ее Линдой. На воровском жаргоне Линда – девушка-красавица. А Рабинович-Аид обращался к Зинке исключительно на «вы» и по имени-отчеству: Зинаида Георгиевна…
Вот какую девушку я полюбил в шестнадцать лет!
И вот на кого я украдкой поглядывал за столом.
Зинка ловила мои взгляды. Она догадывалась о моем чувстве к ней. Но виду не подавала и никогда не шутила по моему поводу.
Между тем банкет на берегу Сусанинской протоки, впадающей в Амур, продолжался. И как всякий банкет он потребовал культурной программы.
Упырь показывал фокусы с картами. Касьян Касьяном, то есть лох и мужик, а научился на зоне картечить. Якобсоновские карты (колода с подобранным рисунком на рубашке) пташками порхали в его руках. Аид – и тот заинтересовался.
Елизарыч играл на гитаре и пел. Что интересно: ни «Мурку», ни «Раз пошли на дело я и Рабинович», ни прочую якобы воровскую лабудень он не исполнял. Никто не орал: «Игрило, нашу сбацай!»
Две повести московского прозаика Александра Куприянова «Таймери» и «О! Как ты дерзок, Автандил!», представленные в этой книге, можно, пожалуй, назвать притчевыми. При внешней простоте изложения и ясности сюжета, глубинные мотивы, управляющие персонажами, ведут к библейским, то есть по сути общечеловеческим ценностям. В повести «Таймери», впервые опубликованной в 2015 году и вызвавшей интерес у читателей, разочаровавшийся в жизни олигарх, развлечения ради отправляется со своей возлюбленной и сыном-подростком на таежную речку, где вступает в смертельное противостояние с семьей рыб-тайменей.
«Истопник» – книга необычная. Как и другие произведения Куприянова, она повествует о событиях, которые были на самом деле. Но вместе с тем ее персонажи существуют в каком-то ином, фантасмагорическом пространстве, встречаются с теми, с кем в принципе встретиться не могли. Одна из строек ГУЛАГа – Дуссе-Алиньский туннель на трассе БАМа – аллегория, метафора не состоявшейся любви, но предтеча её, ожидание любви, необходимость любви – любви, сподвигающей к жизни… С одной стороны скалы туннель копают заключенные мужского лагеря, с другой – женского.
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.