Жребий вечности - [125]

Лишь внезапно возникший образ Лилии заставил, наконец, Скорцени прервать любование, смириться с мыслью, что этот запретно-бергхофский плод ему недоступен, и попрощаться.

– Погодите, Скорцени, – внезапно остановила его Ева. – Я уже подтвердила, что ваш визит останется в тайне. Но… скажите… – нервно ломала пальцы. – Вы можете быть вполне откровенным со мной…

– Могу, фрейлейн Ева, могу. Если сие крайне необходимо.

– Человек, который только что сидел здесь, у этого камина, он… действительно Адольф Гитлер?

Обер-диверсанту просто необходимо было выдержать надлежащую паузу, чтобы хоть как-то продемонстрировать свое крайнее удивление.

– Почему вы решили усомниться в этом? – как можно мягче поинтересовался Скорцени.

– Мне почему-то показалось… Слишком уж странно он вел себя.

– Вполне согласен с вами, фрейлейн Браун. После взрыва фюрер все еще ведет себя несколько странновато. Но если бы вы побывали в «Вольфшанце» в день покушения и осмотрели место взрыва, вы бы поняли, что выпало пережить нашему фюреру. Любому другому пришлось бы как минимум неделю провести в больнице в шоковом состоянии.

– Странно, об этом я почему-то не подумала, – как-то слишком уж неуверенно согласилась Браун, и Скорцени почувствовал, что так и не сумел до конца развеять ее сомнения.

– Но если вы предпочитаете встретиться с двойником фюрера – могу устроить. Втайне от Адольфа Гитлера.

– Зачем вы об этом?

– Уверен, что сразу же разочаруетесь. Подыскать человека с внешностью фюрера – еще не значит породить нового фюрера. Ибо фюрер – как знамение Господнее. Он является миру только один раз, а потому бессмертен и неповторим.

– Как и вы, господин Скорцени. Тоже… бессмертны и неповторимы.

Скорцени покачался на носках, пытаясь найти наиболее приемлемую формулу реакции на столь неожиданный комплимент.

– Единственное, что могу посоветовать вам – попытайтесь превратить «Бергхоф» из монастыря для одной затворницы в замок полновластной королевы. Примеры из истории Германии, Франции, Великобритании вам известны. Пусть элита рейха потянется сюда, как обычно тянутся к трону мудрой повелительницы.

34

Как только машина с фюрером и Скорцени покинула пределы «Бергхофа», Браун тотчас же пригласила к себе коменданта ставки.

Появившись в гостиной, где рейхсналожница по-прежнему оставалась в кресле у камина, штандартенфюрер долго и терпеливо переминался с ноги на ногу. Наконец не выдержал и прокашлялся, требуя, чтобы Ева не то что заговорила, а хотя бы соизволила заметить его.

В последнее время эта приживалка виллы вела себя с ним все более высокомерно, однако фон Кефлах понимал свое бессилие перед избранницей фюрера. Одного ее слова достаточно, чтобы он лишился должности коменданта и оказался на фронте.

– Хотите что-либо сказать, господин комендант? – строго спросила она. Так могла спрашивать разве что королева, к ногам которой швырнули провинившегося слугу, чья вина предопределена не столько его проступком, сколько самим положением при дворе.

– Нет, фрейлейн Браун, – вежливо, как и полагается в присутствии высокородной хозяйки, склонил голову фон Кефлах.

– Странный визит, не правда ли?

– Странный. Впрочем, – тут же спохватился штандартенфюрер, – визит как визит.

– Вам ничего не показалось подозрительным в нем? Только откровенно.

– Подозрительным? Нет, – принял комендант стойку «смирно». – Что вы имеете в виду?

– Я пригласила вас не для того, чтобы отвечать на вопросы, а для того, чтобы задавать их. Значит, ничего… Даже то, что при фюрере не оказалось ни одного из адъютантов, вас не смутило?

– Скорцени способен заменить любого из них. И всех вместе.

– Вы тоже не откровенны со мной. Царство оловянных солдатиков.

«Первым неоткровенным оказался сам Скорцени», – понял фон Кефлах, но выяснять не стал. За время службы в «Бергхофе» ему приходилось выслушивать и не такое. Чин штандартенфюрера, заставлявший на фронте вздрагивать вермахтовских генералов, почитался здесь не выше «титула» дворника.

– В чем я должен быть откровенен с вами, фрейлейн Браун? Что вас тревожит? Требуя откровенности от меня, сами вы все еще не решаетесь быть откровенной.

Фон Кефлах старался говорить как можно вежливее. Он с благодарностью помнил, что именно Ева посоветовала Гитлеру назначить его – тогда еще офицера охраны «Бергхофа» – комендантом. Она же дважды спасала его от гнева фюрера: в первый раз уговорила Гитлера не изгонять коменданта, во второй, с чисто женской коварностью, подставила под меч своего разъяренного любовника другого офицера. Вот и получалось, что фон Кефлах обязан этой женщине всем: чином, должностью, спасением от фронта, безбедственным существованием его семьи…

– Присядьте, господин штандартенфюрер. – Ева выждала, пока комендант несмело опустится на краешек соседнего кресла, и продолжала. – По-моему, нам обоим ясно, чту имеет в виду каждый из нас.

– И все же?

– Страшно произносить это вслух, но у меня закралось подозрение, что это был не Адольф.

Фон Кефлах ухмыльнулся, но это была ухмылка идиота. Он так и не понял: шутит Ева или же говорит серьезно.

– Кто же тогда?

– Очевидно, двойник.

– Такого не может быть, фрейлейн Ева.