Жозефина. Книга 1. Виконтесса, гражданка, генеральша - [44]
Каламбур был при Директории самым модным жанром шутки: чтобы не отставать от жизни, нужно было каламбурить, Нужно было также уметь «мистифицировать». «Весь талант мистификатора, — пишет один современник, — состоял в том, чтобы, садясь за стол, гримасничать, имитировать крики животных или звук пилы, изменять голос и разыгрывать комедию за ширмами, всячески изменять свою внешность, потешаться в обществе над кем-нибудь, кто на весь вечер становился мишенью для шутника».
Чтобы рассмешить Жозефину, Шарль лезет из кожи. Как устоять перед красавчиком, ведущим речи о маленьком генерале, «который добрался до По, но это ничто без Генуи»?>[118]
В восхитительной оправе особняка на улице Шантрен Жозефина и Шарль предаются вздохам, взаимному обожанию, любви и уверяют друг друга, что никогда не думали, что можно любить так сильно. Что им до названий итальянских деревень, которые муж высечет вскоре на фронтоне Истории! Они влюблены так, что у них пресекается дыхание и мутится разум. Для них существует только Любовь.
Имя генерала Бонапарта на устах у всех, кроме его жены. Для нее вся жизнь — это Ипполит. Их объятия прерывает лишь слишком частое прибытие курьеров, привозящих гражданке Бонапарт на улицу Шантрен, № 6 пламенные письма, которые она осмеливается читать вслух любовнику.
«Я получил письмо, которое ты прервала, чтобы, как ты утверждаешь, поехать за город. И после этого ты позволяешь себе говорить ревнивым тоном со мной, измученным делами и усталостью! Ах, мой добрый друг… Я ведь вправду виноват перед тобой. Весной за городом так хорошо. И сверх того, с тобой, конечно, был девятнадцатилетний любовник?»
Но затянувшийся праздник прерывает полковник Мюрат, первый адъютант ее мужа. Он примчался, чтобы сообщить о новых победах и, главное — главное для Бонапарта, — привез Жозефине неотложное письмо, где муж умоляет ее немедля пуститься в дорогу. Он советует ей выехать вместе с лихим рубакой, его посланцем. Жилище для нее приготовлено в Мондови и Тортоне.
«Счастливец Мюрат — он пожмет твою маленькую ручку!.. Но если ты не приедешь!!! Привези с собой горничную, кухарку, кучера. У меня здесь к твоим услугам и лошади, и отличный экипаж. Возьми с собой только то, что нужно лично тебе. У меня есть столовое серебро и фарфор для твоего обихода».
Она с трудом разбирает — у него такой плохой почерк! — пламенные слова:
«Ни одну женщину не любили преданней, страстней и нежнее…»
Дальше, разумеется, упреки:
«Как же ты хочешь, друг мой, чтобы я не грустил? Писем от тебя нет. Я получаю всего одно за четыре дня. А ты должна была бы писать мне дважды в день, если бы меня любила. Но ведь тебе приходится с десяти утра стрекотать с разными господами визитерами, а потом до часу ночи выслушивать вздор и глупости доброй сотни вертопрахов. В странах с неиспорченными нравами каждый с десяти вечера уже у себя дома. Но в этих странах пишут своему мужу, думают о нем, живут для него.
Прощай, Жозефина, для меня ты непостижное уму чудовище… День ото дня я люблю тебя все больше. Разлука исцеляет от слабой любви, но усугубляет сильную.
Целую тебя в губы и в сердце. На свете один мужчина — я, верно? И еще один поцелуй — в грудь».
Не повторила ли Жозефина свое обычное: «До чего за-а-бавный!»? Несомненно одно: она с восхищением смотрит на здоровяка и красавца Мюрата. «Счастливец Мюрат — он пожмет твою маленькую ручку!»
Не оделила ли она своим вниманием и этого вояку? Так утверждали, но бездоказательно. Г-жа д'Абрантес описывает одну сцену, и стиль ее очарователен. Поэтому предоставим ей возможность рассказать историю, имевшую место вскоре после возвращения будущего короля Неаполитанского в Итальянскую армию:
«Мюрат дал завтрак нескольким своим приятелям офицерам, в том числе Лавалету>[119] и другим штабным чинам. Завтрак проходил очень весело. Выпили много шампанского, и Мюрат предложил гостям собственноручно приготовить для них пунш.
— Ничего лучше вы отродясь не пили. Меня научила его варить одна очаровательная креолка. И если бы я мог описать ее урок во всех подробностях, вы нашли бы мой пунш еще более вкусным.
Мюрат велел принести кучу всяких приспособлений. Потом достал из несессера прелестный инструмент из золоченого серебра, предназначенный для выжимки лимонного и апельсинового сока. Пунш был найден удачным, безукоризненным, и его выпили много.
Молодым сумасбродам захотелось узнать, где и как учатся таким милым вещам, и Мюрат, который уже плохо соображал, рассказал гостям, что приготовлению пунша и даже кой-чему другому научила его самая красивая и самая хорошенькая женщина Парижа. Тотчас же все начали еще настоятельней требовать, чтобы он поведал свою историю целиком. Мюрат, по-видимому, не устоял и выболтал им такие подробности, которые уместны разве что на гусарской пирушке. Речь шла о завтраке, обеде и ужине в один и тот же день за городом, то есть на Елисейских полях, с самой красивой (г-жа Тальен) и самой хорошенькой (г-жа Бонапарт) женщинами Парижа.
