Жозеф Бальзамо. Том 1 - [197]

— Да, монсеньер, тигель весит пятьдесят фунтов. Уверяю вас, мало кто из литейщиков обладает моей силой и ловкостью, так что ничего не бойтесь.

— И все же, вдруг тигель лопнет…

— Такое случилось со мной лишь однажды, ваше высокопреосвященство: это было в тысяча триста девяносто девятом году, когда я проводил опыт вместе с Никола Фламелем[149], в его доме на улице Писцов, подле часовни Сен-Жак-ла-Бушери. Бедняга Фламель чуть было не лишился жизни, а я потерял двадцать семь мерок вещества, более ценного, чем золото.

— Какого черта вы мне тут плетете, магистр?

— Это правда.

— Выходит, вы занимались важной работой в тысяча триста девяносто девятом году?

— Да, монсеньер.

— С Никола Фламелем?

— Да, с Никола Фламелем. Мы с ним открыли секрет лет за пятьдесят или шестьдесят до этого, работая с Пьером Добрым в городе Нола. Он закрыл тигель недостаточно быстро, и я из-за испарений больше чем на десять лет лишился правого глаза.

— Вы работали с Пьером Добрым?

— Да, с тем самым, который сочинил знаменитый трактат «Margarita pretiosa»[150]. Вы, разумеется, его знаете?

— Да, он датируется тысяча триста тридцатым годом.

— Это именно он, ваше сиятельство.

— И вы знали Пьера Доброго и Фламеля?

— Я был учеником одного и учителем другого.

Пока изумленный кардинал задавал себе вопрос, не сам ли дьявол или какой-нибудь его приспешник стоит рядом с ним, Бальзамо сунул в очаг щипцы с длинными ручками.

Все было сделано уверенно и быстро. Алхимик ухватил тигель щипцами дюйма на четыре ниже края, приподнял его немного, чтобы убедиться, что взялся надежно, а затем напряг мускулы и поднял зловещий горшок из пылающей печи. На раскаленной глине появились белые бороздки, похожие на молнии, прорезающие грозовую тучу, затем края тигля сделались темно-красными, тогда как сам конический тигель казался серебряно-розовым во мраке очага, и наконец кипящий металл, на котором образовалась фиолетовая пленка с золотистыми прожилками, зашипел в носике тигля и полился огненной струей в черную форму: золотая зеркальная поверхность презренного металла дымилась и подрагивала.

— Теперь вторая, — промолвил Бальзамо, переходя к другой форме.

И она была наполнена с той же силой и сноровкой. Со лба у алхимика струился пот; кардинал, стоя в темноте, осенял себя крестным знамением.

Картина действительно была дикая и полная величественного ужаса. Бальзамо, освещаемый красноватыми отблесками расплавленного металла, напоминал извивающихся в котлах грешников Микеланджело или Данте. Кроме того, кардинала волновало неведомое.

Передышки между двумя разливами Бальзамо себе не дал: времени было мало.

— Тут получится небольшой угар, — проговорил он, наполнив вторую форму. — Смесь кипела на сотую долю минуты дольше, чем нужно.

— Сотую долю минуты? — воскликнул кардинал, уже не пытаясь скрыть своего изумления.

— В алхимии это очень много. Но пока, ваше высокопреосвященство, у нас есть два пустых тигля и две полные формы с сотней фунтов чистого золота.

Захватив своими массивными щипцами первую форму, он бросил ее в воду, форма зашипела и долго дымилась; затем он вытащил из нее безупречный слиток золота, похожий на сплющенную с концов сахарную голову.

— Нам придется подождать почти час, пока доспеют другие тигли. Может быть, тем временем ваше высокопреосвященство посидит или подышит свежим воздухом? — осведомился Бальзамо.

— А это золото? — не ответив на вопрос, спросил кардинал.

Бальзамо усмехнулся. Кардинал был в его руках.

— Вы сомневаетесь, монсеньер?

— Знаете, ученые столько раз обманывались.

— Вы не досказали свою мысль, принц, — отозвался Бальзамо. — Вы полагаете, что я вас обманул, причем умышленно. Ваше высокопреосвященство, я слишком мало стоил бы в собственных глазах, если бы мое честолюбие не шло дальше стен моего кабинета: вы покинули бы его в восхищении, которое при первой же пробе золота и утратили. Полно вам, принц, окажите мне честь и поверьте, что, пожелай я вас обмануть, я сделал бы это ловчее и для более возвышенной цели. Впрочем, ваше высокопреосвященство знает ведь, как проверить золото?

— Конечно, с помощью пробирного камня.

— Вам, монсеньер, разумеется, уже приходилось это делать, причем наверняка с испанскими слитками, которые сейчас в ходу. Золото в них самое чистое, какое только можно найти, однако среди них попадается и много фальшивых.

— Такое у меня и в самом деле бывало.

— Прошу, принц, вот камень и кислота.

— Не надо, вы меня убедили.

— Монсеньер, сделайте мне приятное: удостоверьтесь, что эти слитки золотые и к тому же без примесей.

Кардиналу, казалось, претило выказывать недоверчивость, но в то же время он явно сомневался. Бальзамо сам сделал пробу и показал результат гостю.

— Двадцать восемь карат. Пора разливать остальное, — сказал он.

Через десять минут на разогревшихся оческах стояло четыре слитка на двести фунтов.

— Вы приехали в карете, ваше высокопреосвященство? Во всяком случае, я видел ехавшую карету.

— Да.

— Велите поставить ее у двери, и мой слуга отнесет туда слитки.

— Сто тысяч экю! — пробормотал кардинал и сбросил маску, как будто желая увидеть собственными глазами стоящие у его ног слитки.