Жозеф Бальзамо. Том 1 - [198]

— Теперь, увидев все самолично, вы сможете сказать, откуда это золото, не так ли принц?

— Да, безусловно, я готов подтвердить.

— Вот это ни к чему, монсеньер, ученых во Франции не любят. Вот если бы я производил не золото, а теории — тогда другое дело.

— Что же в таком случае я могу для вас сделать? — спросил принц, с трудом поднимая изнеженными руками пятидесятифунтовый слиток.

Бальзамо пристально посмотрел на него и весьма непочтительно рассмеялся.

— Разве я сказал что-нибудь смешное? — осведомился кардинал.

— Клянусь, ваше высокопреосвященство предлагает мне свои услуги!

— Конечно.

— А не более уместно было бы, если бы я предложил вам свои?

Лицо кардинала потемнело.

— Вы меня весьма обязали, сударь, — ответил он, — не спорю. Однако если вы потребуете более крупного вознаграждения, чем я рассчитываю, я ваших услуг не приму. В Париже, хвала создателю, есть еще достаточно ростовщиков, у которых где под залог, где под расписку я добуду к послезавтрашнему дню сто тысяч экю: один только мой епископский перстень стоит сорок тысяч ливров.

С этими словами прелат вытянул свою по-женски белую руку, на безымянном пальце которой сверкал брильянт величиною с лесной орех.

— Принц, мне хотелось бы, чтобы вы ни на секунду не подумали, что я хотел вас оскорбить, — с поклоном отозвался Бальзамо и продолжал как бы про себя: — Странно, что правда так подействовала на человека, именующего себя принцем.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ну как же! Ваше высокопреосвященство предлагает мне свои услуги — не так ли? Вот я и спрашиваю у вас, монсеньер: какого рода услуги можете вы мне оказать?

— Прежде всего, мое влияние при дворе…

— Принц, вы же знаете сами, что сейчас оно не так уж и велико. С тем же успехом я мог бы попросить покровительства у господина де Шуазеля, которому осталось ходить в министрах недели две. Так что если уж речь зашла о влиянии, давайте полагаться на мое. Вот прекрасное чистое золото. Всякий раз, когда вашему высокопреосвященству понадобится еще, дайте мне знать накануне или утром в тот же день, и вы его получите. А имея золото, можно добиться всего — не правда ли, ваше высочество?

— Да нет, не всего, — тихо проговорил кардинал, который уже полностью подчинился собеседнику и не пытался изображать из себя покровителя.

— Ах, да, верно, — отозвался Бальзамо. — Я и забыл, что ваше высокопреосвященство желает кое-чего кроме золота, кое-чего, что дороже всех богатств мира, но это — дело не науки, а магии. Одно ваше слово, и алхимик уступит место магу.

— Благодарю вас, сударь, но мне ничего не нужно, А ничего больше не желаю, — грустно ответил кардинал.

Бальзамо подошел поближе и проговорил:

— Ваше высочество, такой молодой, пылкий, красивый и богатый принц, который к тому же носит имя Роган, не должен так отвечать магу.

— Почему же?

— Потому что маг читает в сердце и видит там совсем другое.

— У меня нет больше желаний, я ничего не хочу, сударь, — чуть ли не в ужасе повторил кардинал.

— А я полагаю, что все обстоит как раз наоборот: желания у вашего высокопреосвященства таковы, что вы не осмеливаетесь сознаться в них даже самому себе, поскольку желания эти — королевские.

— Кажется, сударь, вы намекаете на те несколько слов, которыми мы обменялись у принцессы? — вздрогнув, спросил кардинал.

— Да, это так, монсеньер.

— В таком случае, сударь, вы ошиблись тогда и продолжаете ошибаться сейчас.

— Неужели вы забыли, принц, что я вижу происходящее в этот миг в вашем сердце так же ясно, как видел, что ваша карета выезжает из монастыря кармелиток в Сен-Дени, пересекает заставу, сворачивает на бульвар и останавливается под деревьями, шагах в пятнадцати от моего дома?

— Тогда объяснитесь и скажите, что меня волнует.

— Ваше высочество, принцы из вашего рода всегда были склонны к любви большой и опасной. Это закон, и вы не являетесь исключением.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — пролепетал принц.

— Напротив, прекрасно понимаете. Я мог бы коснуться многих струн, которые звучат в вас, но зачем? Я задел именно ту, которую нужно, и она зазвенела, да еще как!

Кардинал поднял голову и, все еще немного сомневаясь, вопросительно заглянул в глаза Бальзамо, смотревшие ясно и уверенно. Тот улыбнулся с выражением такого превосходства, что кардинал опустил взгляд.

— О, вы правы, монсеньер, совершенно правы, и не надо так смотреть на меня: я слишком ясно вижу, что происходит у вас в сердце — ведь там словно в зеркале отражается внешний вид предметов.

— Молчите, граф Феникс, молчите! — испуганно вскрикнул кардинал.

— Да, вы правы, нужно молчать: пока не пришло еще время выставлять напоказ такую любовь.

— Вы говорите, пока еще?

— Да.

— Значит, у этой любви есть будущее?

— А почему бы и нет?

— А вы можете уверить меня в том, что эта любовь не безрассудна? Я ведь так считал, считаю и буду считать до тех пор, покуда мне не докажут обратное.

— Вы просите слишком многого, ваше высокопреосвященство. Я не могу ничего сказать, пока не встречусь с той, что внушила вам эту любовь, или не получу какой-нибудь принадлежащий ей предмет.

— Что за предмет вы имеете в виду?

— К примеру, прядь — хоть самую маленькую — ее прекрасных золотистых волос.