Жорка Блаженный - [30]

Боже, неужели все это — элементы любви? А может, сама любовь? Если да — потрясен! Я представлял любовь чистой и святой, думал, что в ней есть таинство… А в любви, получается, если и есть таинство, так это, это…

Позвонила Оксана.

— Жора, срочно уезжаю на месяц, а может, и больше. Приходи.

Полдня не вставали с Оксаной с дивана — я был в ударе.

Последнее время несколько раз показывали по телевизору папу римского, и с восторгом на него смотрел. Наконец-то, наша пропаганда и религиозных деятелей стала по ящику прокручивать.

Когда таращился на папу римского, чувствовал: кого-то мне до боли родного и близкого не хватает. Но вот кого, кого? Папа был неотразим, но вокруг него зияла пустота.

Выключив телек, понял: моему любвеобильному сердцу недостает мамы римской.

С Ниной встречаюсь каждый день. Правда, она не хочет, чтоб нас видели вместе.

У нее большая библиотека, и я беру читать книги.

Мне хорошо с ней, часами разговариваем, она готовит для меня вкусные блюда. Но плохо в постели.

Как-то спросил:

— А почему ты разошлась с мужем?

— Он завел любовницу, и я решилась…

— Ты такая красивая, почему второй раз не вышла?

— А-а… Встречалась потом серьезно еще с двумя… Импотенты… Про второго даже частушку сочинила:

Мы сидели визави,

При люминесценции.

Я призналась вам в любви,

Вы мне — в импотенции.

Это слово резануло мне слух. Может, и я становлюсь импотентом? В постель меня к ней не тянет. Что же это такое? С другими женщинами такой сильный.

Каждый день ломаю над этим голову, и в моем мозгу, как набат, звучит противное для меня слово: импотент!

Настал день, вернее ночь, когда с позором пошел спать к себе, так и не полюбив Ниночку. Не получилось.

Вторую неделю ничего не могу сделать. Неужели я импотент?

Мне стыдно смотреть на Нину, и перестал к ней заходить. Она пригласила по телефону, но опять осечка, и теперь даже из дома не выхожу.

Наконец-то звонок Оксаны. Приехала! Последняя надежда — на нее. Но и с ней ничего не вышло.

— Ты что, импотентом стал? — возмутилась она.

Я промолчал.

— Знаешь что, иди домой. Импотенты мне не нужны.

И я ушел, мучительно думая: что же со мной случилось?

Все, я один.

Нина, сталкиваясь со мной в подъезде или на улице, здоровается, но старается не смотреть на меня.

Господи, так что со мной произошло? Я ломаю голову: ради чего рожден человек? что такое импотенция и фригидность? что такое женщина? и, наконец, что такое любовь?

Скорей бы обменять квартиру на Барнаул.

Мне надоела жизнь. Я варился в этой грязи, пока был мужчиной, а чем мне теперь заниматься? Собирать бутылки? Одно было удовольствие — женщины, а теперь и его лишился. Ни профессии, ни работы. Боже, подскажи, как мне быть?

Господи, подскажи, как мне жить? Задал в тысячный раз вопрос и поехал в воскресенье в Загорск, надеясь найти ответ на святой земле Троице-Сергиевой лавры.

Заходил в храмы, глядел на лики святых, неистово крестился и спрашивал: как мне быть? Святые молчали, но на душе становилось светлее.

В небольшой старинной церкви в длинной очереди переминались с ноги на ногу молодые женщины. Куда они стоят, что за ритуал, посвященный только женщинам, почему ни одной старушки? Женщины косились на меня, и лица их недоуменно вопрошали: зачем я к ним затесался? Может, улавливают взгляд ненормального, ведь эта рабская покорность так и сидит в моих глазах, особенно — если задумчив. Милые женщины, но почему, почему вы так на меня смотрите? На Руси испокон веков блаженных считали Божьими людьми. Иногда они, выполняя волю знати, кричали с паперти, что время сменить того или иного неугодного сановника. И этому прорицанию внимала не только толпа, но и самодержец. И даже если они несли в церкви несусветную чушь, в их словах выискивали затаенный смысл. Взять хотя бы Ваську Блаженного. Юродствовал на паперти Покровского собора, прорицал, а после кончины был погребен под сводами собора, и место его упокоения осеняет один из куполов, а храм, стоящий в сердце России, называют именем русского блаженного. В наше кровавое время для пророков понастроили дурдомов и тюрем. А если выйти сейчас на паперть и прокричать: «Долой!..» Стоп. Кого долой? Кто виноват?..

Раньше блаженных чтили и простой люд, и духовенство, а теперь, если взять, к примеру, меня, то пользовался благосклонностью только у женщин, и то пока был мужчиной.

А сейчас как мне жить?

Все же решил узнать, за чем очередь.

— На исповедь, — тихо ответила зеленоглазая в голубой блузке.

Медленно брел по святой земле Троице-Сергиевой лавры на выход и думал: милые, любимые женщины! Грешите в одиночку, каетесь — в очереди!

Вспомнился давний случай. Как-то, бродя по Подмосковью вышел к полуразрушенной стене из красного кирпича с большим проломом. Шагнул в него. Передо мной — деревянный магазинчик, закрытый на обед. Возле него на лавке, с бидоном у ног, клевал носом старик.

— Здорово, дедуль!

Старичок встрепенулся и посмотрел на меня.

— Здорово, коль не шутишь.

— Скажи, дедуля, что здесь раньше было?

— Монастырь, паря, женский монастырь.

Дед оказался словоохотливым и рассказал, как Христовы невесты в монастыре царствия небесного искали.

— Вон гараж. Там раньше кельи ихние стояли. Я парнем тогда был, так мы, сельские, как ночь — так через забор, по приступочкам, и туда, туда… — Усы у старика поползли вверх. — А как начали при Сталине в монастыре все крушить — добрались и до келий. Полы вскрыли, а в земле-е-е… вот такие вот черепа. — И дед для наглядности показал свои высохшие, сложенные вместе, кулаки. — Скидывали и закапывали, и снова грешили. Вот так, паря. — Дед помолчал и добавил — Сладок был грех.