Жмых - [40]
— И вы не боялись, что на вас могут донести? — спросила я.
Глаза Ольги обдали меня холодом.
— Порядочных людей на свете гораздо больше, чем иуд, — отчеканила она.
— Ах, так мы сейчас говорим о богах и апостолах? — усмехнулась я, вытирая губы салфеткой. — Простите, что не поняла сразу… К сожалению, господа, я ничего в этом не смыслю. Не мой профиль… А теперь прошу меня извинить — я должна ехать в банк.
…Уже через несколько минут мимо меня аквамариновой стрелой проносился океан и растущие вдоль дороги финики, а навстречу летела, сияющая платиновым блеском, трепещущая синяя бездна… Когда на дороге появился какой-то работяга с тележкой, я еле успела затормозить… Всю свою злость я обрушила на него: «Какого чёрта тебя несёт под колёса! Жить надоело?!». Вытирая со лба пот полями скомканной шляпы, он машинально кланялся и тихо бормотал: «Виноват… виноват, сеньора…». Его загорелые жилистые руки были исцарапаны, ладони — стёрты до крови. Из-под кустистых выгоревших бровей смотрели подслеповатые, слезящиеся глаза… Мне стало стыдно. Поспешно захлопнув дверцу машины, я умчалась прочь.
А потом банк сожрал все мысли и чувства, включая и досадное воспоминание о рабочем с тачкой.
…Перед глазами мелькали полчища цифр, мне приносили и уносили какие-то бумаги: одни я комкала и кидала в корзину, на других — ставила подпись, рылась, что-то высматривала и перебирала в кипе бумажных папок, пожимала чьи-то руки, кому-то улыбалась, кого-то хлопала по плечу, давилась то кофе, то сигаретным дымом, прислушивалась к звукам радиоприёмника, листала страницы газет, слюнявила палец и пересчитывала купюры, открывала и закрывала сейф, на кого-то орала и с кем-то любезничала… пока, наконец, не вздрогнула от прикосновения волны к ногам. Святая Мадонна! Я и не заметила, что с наступлением сумерек оказалась на пляже. Теперь только нужно вспомнить, где я бросила машину… и туфли.
Волны, волоча за собой водоросли, лениво накатывали на берег. Над ними с пронзительными криками носились чайки. Я попыталась забраться на поросший мхом камень, но он был слишком скользким: в попытке сохранить равновесие я едва не вывихнула лодыжку. Мне хотелось ощутить дыхание океана, почувствовать ветер в волосах. Но ночь была жаркой, удушающей. Пошатываясь, увязая в песке, натыкаясь в темноте на перевёрнутые лодки, источавшие запах смолы и пакли, я побрела вдоль дюны, над которой высились рыбацкие домики…
…Интересно, который час? И заметил ли Антонио моё отсутствие?..
Оказалось, что не заметил. Когда я вошла в гостиную, он слушал Ольгу, рассказывающую о рабочем движении в Европе. В мою сторону он даже не повернул головы. Я села на софу рядом с Престесом. «Добрый вечер, — шёпотом проговорил полковник и, бросив на меня беглый взгляд, поинтересовался. — Идёт дождь?». Я, молча отведя руку, протягивающую мне платок, вышла из комнаты… Поднимаясь по лестнице в спальню, слышала голос Ольги: сильный, отточенный, как лезвие ножа, призывающий к бунту…
…Она производила впечатление технически совершенной, безупречно отлаженной машины. Без помощи будильника вставала спозаранку, делала гимнастику, завтракала, а дальше весь её день был расписан по часам: дважды в день внимательно читала какие-то книги, делала в них пометки карандашом и что-то переписывала в блокнот. Однажды мне незаметно удалось похитить один из её черновиков. Схватив его с жадным нетерпением ревнивой жены, обнаружившей в кармане мужа любовную записку, я пробежала глазами по прыгающим, торопливым, местами неясным от клякс и помарок строчкам: «Положение пролетариата… политическое бесправие… отсутствие трудового законодательства… двенадцатичасовой рабочий день… труд женщин и детей в промышленности… увеличение расходов на жилье… налоги… скудный рацион питания… Базедова болезнь, туберкулез, трахома и тиф на почве недоедания… улучшение условий жизни и труда… неизбежное столкновение рабочего класса с буржуазией… стачечная борьба… забастовочное движение…». «Слова, слова, слова…», — качая головой, подумала я.
Несколько раз в неделю Ольга объезжала фавелы[74] Рио, где выступала перед крестьянами, призывая их добиваться от своих хозяев доброкачественной пищи и честно заслуженной оплаты труда, ухитрялась даже вырываться в провинцию и организовывать там рабочие кружки… Мне ни разу не довелось присутствовать на митингах, где она ораторствовала, но побывавший на них Антонио находился под сильным впечатлением. «Смотришь на неё — и видишь другой мир: справедливый, свободный, совершенный!.. За такой и умереть не страшно!».
Ольга каждый день принимала в своей комнате каких-то людей; мне они казались крайне несимпатичными: немногословными, неприветливыми. Мужчины не вызывали интереса — за годы, проведённые на фазенде дона Амаро, я вдоволь насмотрелась на работяг, а вот женщины так и приковывали к себе внимание: жёсткие, заскорузлые руки с обломанными ногтями, недорогая, обвисшая или торчавшая колом одежда, потерявшие форму шляпки, служившие одновременно и головным убором, и подушкой, и сумкой, и носовым платком, стоптанные, с оббитыми мысками, пыльные туфли… Я не переставала задавать себе вопрос — неужели эти огрубевшие, бесполые создания могут в ком-то разбудить желание? По всей видимости, и я им была не менее чуждой: в их взглядах читалось неприятие; даже не удосужившись узнать меня поближе, они, не ведавшие снисхождения и жалости, обвиняли, выносили приговор и отторгали. Стараясь хоть немного расположить их к себе, я угощала их чаем, предлагала сладости. Они подолгу заставляли уговаривать себя, а если и усаживались за стол, то с таким видом, точно делали мне величайшее одолжение.
От издателяРоман «Семья Машбер» написан в традиции литературной эпопеи. Дер Нистер прослеживает судьбу большой семьи, вплетая нить повествования в исторический контекст. Это дает писателю возможность рассказать о жизни самых разных слоев общества — от нищих и голодных бродяг до крупных банкиров и предпринимателей, от ремесленников до хитрых ростовщиков, от тюремных заключенных до хасидов. Непростые, изломанные судьбы персонажей романа — трагический отзвук сложного исторического периода, в котором укоренен творческий путь Дер Нистера.
Мухаммед Диб — крупнейший современный алжирский писатель, автор многих романов и новелл, получивших широкое международное признание.В романах «Кто помнит о море», «Пляска смерти», «Бог в стране варваров», «Повелитель охоты», автор затрагивает острые проблемы современной жизни как в странах, освободившихся от колониализма, так и в странах капиталистического Запада.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
ОЛЛИ (ВЯЙНО АЛЬБЕРТ НУОРТЕВА) — OLLI (VAJNO ALBERT NUORTEVA) (1889–1967).Финский писатель. Имя Олли широко известно в Скандинавских странах как автора многочисленных коротких рассказов, фельетонов и юморесок. Был редактором ряда газет и периодических изданий, составителем сборников пьес и фельетонов. В 1960 г. ему присуждена почетная премия Финского культурного фонда.Публикуемый рассказ взят из первого тома избранных произведений Олли («Valitut Tekoset». Helsinki, Otava, 1964).
Ф. Дюрренматт — классик швейцарской литературы (род. В 1921 г.), выдающийся художник слова, один из крупнейших драматургов XX века. Его комедии и детективные романы известны широкому кругу советских читателей.В своих романах, повестях и рассказах он тяготеет к притчево-философскому осмыслению мира, к беспощадно точному анализу его состояния.
Памфлет раскрывает одну из запретных страниц жизни советской молодежной суперэлиты — студентов Института международных отношений. Герой памфлета проходит путь от невинного лукавства — через ловушки институтской политической жандармерии — до полной потери моральных критериев… Автор рисует теневые стороны жизни советских дипломатов, посольских колоний, спекуляцию, склоки, интриги, доносы. Развенчивает миф о социальной справедливости в СССР и равенстве перед законом. Разоблачает лицемерие, коррупцию и двойную мораль в высших эшелонах партгосаппарата.
«Долгая нота» Даниэля Орлова — одновременно и семейная сага, и городской роман. Действие охватывает период от окончания войны до наших дней, рассказывая о судьбах русской женщины Татьяны и ее детей. Герои произведения — это современники нынешних сорокалетних и сверстники их родителей, проживающих свои вроде бы обыкновенные жизни как часть истории страны… Началом координат всех трех сюжетных линий романа стал Большой Соловецкий остров.
Галина Щербакова, как всегда, верна своей теме — она пишет о любви. Реальной или выдуманной — не так уж и важно. Главное — что она была или будет. В наше далеко не сентиментальное время именно чувства и умение пережить их до конца, до полной самоотдачи, являются неким залогом сохранности человеческой души. Галину Щербакову интересуют все нюансы переживаний своих героинь — будь то «воительница» и прирожденная авантюристка Лилия из нового романа «Восхождение на холм царя Соломона с коляской и велосипедом» или просто плывущая по течению жизни, но каким то странным образом влияющая на судьбы всех мужчин, попадающихся на ее пути, Нора («Актриса и милиционер»)
Изящная, утонченная, изысканная повесть с небольшой налетом мистицизма, который только к месту. Качественная современная проза отечественной выделки. Фантастико-лирический оптимизм, мобильные западные формы романов, хрупкий мир и психологически неожиданная цепь событий сделали произведения Дмитрия Липскерова самым модным чтением последних лет.
Роман Дмитрия Липскерова «Последний сон разума» как всегда ярок и необычен. Причудливая фантазия писателя делает знакомый и привычный мир загадочным и странным: здесь можно умереть и воскреснуть в новом обличье, летать по воздуху или превратиться в дерево…Но сквозь все аллегории и замысловатые сюжетные повороты ясно прочитывается: это роман о России. И ничто не может скрыть боль и тревогу автора за свою страну, где туповатые обыватели с легкостью становятся жестокими убийцами, а добродушные алкоголики рождают на свет мрачных нравственных уродов.