Жизнь женщины в Средние века. О чем молчат рыцарские романы? - [61]

Одним из новшеств в куртуазной жизни общества, введенных при дворе виконтессы, были равные права между мужчиной и женщиной, вовлеченными в «минне». Из обмена куплетами с трубадуром Ги д’Юсселем родился поэтический диалог, или тенсона, в которой спорщики полемизировали о любви. При этом дама защищала и превозносила чувство, исполненное прежде всего взаимного уважения: по ее мнению, друг и подруга должны выступать на равных. Согласитесь – смелое суждение для XIII века. В средневековых жизнеописаниях трубадуров находим такие слова об этой поэтессе.

Одним из новшеств в куртуазной жизни общества, введенных при дворе виконтессы, были равные права между мужчиной и женщиной, вовлеченными в «минне». Из обмена куплетами с трубадуром Ги д’Юсселем родился поэтический диалог, или тенсона, в которой спорщики полемизировали о любви.

Вы уже слыхали о мадонне Марии Вентадорнской, как о наиславнейшей из дам, когда-либо живших в Лимузене, много творившей добра и бежавшей всякого зла. Во всех деяниях своих она руководствовалась законами вежества, и никакое бездумие не подбивало ее на необдуманные поступки. Одарил ее Господь прелестью лица и изяществом, коим не требовалось никаких прикрас[91].

В Лимузене стоял замок, в котором проживали Ги д’Юссель и его братья Эблес и Пейре, а также их кузен Элиас. Все четверо были трубадурами и частыми гостями виконтессы. Вот что говорится об их взаимоотношениях в средневековых жизнеописаниях трубадуров. Неизвестно, за какой проступок Ги д’Юссель был изгнан из замка виконтессы: «Я, злая Дама, прогнан Вами с глаз…», но долгое время он не писал Марии и мир не слышал его песен.

Вы уже слыхали о мадонне Марии Вентадорнской, как о наиславнейшей из дам, когда-либо живших в Лимузене, много творившей добра и бежавшей всякого зла. Во всех деяниях своих она руководствовалась законами вежества, и никакое бездумие не подбивало ее на необдуманные поступки. Одарил ее Господь прелестью лица и изяществом, коим не требовалось никаких прикрас.

Своим рыцарем Мария Вентадорнская избрала графа Марки по имени Уго ло Брюн. Однажды между Марией и ее возлюбленным произошел спор. По мнению графа, «всякий истинно влюбленный, доколе он даме своей верен и ежели дама любовь свою ему отдала, рыцарем его избрав или другом, столько же власти имеет над дамой своей, сколько и та над ним». Мария не соглашалась с этим утверждением. Ги д’Юссель также присутствовал при их беседе, и виконтесса, «желая вернуть его к песням и усладам», сочинила строфу на эту тему и вызвала его на куртуазное прение. Вместе они сложили такую тенсону:

– Ужель, Ги д’Юссель, вы сполна

Стихи отказались слагать?

Вольны вы молчать, но вольна

И я к вам в тенсоне воззвать!

В мире любви вы немалый знаток —

Этот знаток мне ответить бы мог:

Есть ли для любящих общий закон,

Донну и друга равняет ли он?

– Хоть, донна Мария, должна

Виола моя отзвучать,

Но, раз вам тенсона нужна,

Возьмусь я за пенье опять:

Как бы у донны был род ни высок,

Он для господства в любви – не предлог!

С донной, – отвечу вам, – друг уравнен,

Если и в низкой он доле рожден.

– Ги, вовсе не тем, что знатна,

Должна она славу стяжать,

А тем лишь, что донна она,

Что может любовь даровать.

Тот, кто по донне тоской изнемог,

Должен прийти к ней с мольбой на порог,

Чтобы любовью он был одарен

Не потому, что он знатный барон.

– Но, донна, одна сторона

Не ниже другой ни на пядь:

И донна, коли влюблена,

Должна о любви умолять.

В чем же тут другу от равенства прок:

Он ее славит, она же – молчок!

Нет уж! Коль был ты в любви предпочтен,

Значит, тобой и почет заслужен!

– Ги, в чем тогда клятве цена?

Зачем же колени склонять

И славить на все времена

Владычицы разум и стать,

После ж не помнить, чуть выдержав срок,

Как он пред донной валялся у ног!

Тот же и взял свою донну в полон,

Кто, как вассал, к ней ходил на поклон…

– Нет, донна! Коль та не склонна

Его своим ровней считать,

Зачем же любовь призвана

Сердца воедино сливать?

Вот и тенсоны стал ясен итог.

Донна – не донна, коль ей невдомек:

Равенство любящих – высший закон,

Только любовью и держится он[92].

Изольда де Шапьо и Альмуэйс де Кастельноу

О жизни этих дам не известно ничего, так как до нас дошли только их стихи. Изольда де Шапьо обращается в песне к своей подруге, мадонне Альмуэйс де Кастельноу. Речь идет о рыцаре Ги де Турноне, который, изменив сеньоре Альмуэйс, – скорее всего, посмотрел на другую даму или даже написал песню во славу соперницы, – после раскаялся в своем поступке, но не явился к обиженной им даме, а попросил заступиться за него Изольду де Шапьо:

Госпожа моя Альмуэйс!

Я с просьбою к Вам пребольшой!

Долгий гнев премените свой

На такую ж милость небес

К тому, кто желал бы сейчас

Отпущенья просить у Вас.

Он в отчаяньи изнемог.

За него я даю зарок,

Если будет Вами прощен,

То грешить уж не станет он[93].

Мадонна же Альмуэйс, которая любила Ги де Турнона и, скорее всего, была раздосадована тем, что он не явился к ней лично, дабы испросить прощение, ответила следующее:

Госпожа Изольда моя!

Гнев на милость могу сменить

И могла б как прежде с ним быть,

Знай его раскаянье я.

Он с повинной не приходил,

Грех простить ему не молил,