Жизнь за грезы, или Околдованная женщина - [97]

Вот и ходила она на Змеиный утес, чтобы там, в окружении тропических джунглей, никто ей не мешал мечтать и в этих мечтах, хоть короткое время, побыть вместе с тем, другим, которого она вот уже более двадцати лет оставила в далекой стране и не видела и не знала, жив ли он, но по сей день любила его и не смогла позабыть.

В этом коротком счастливом одиночестве ей казалось, что тот другой сидит с нею рядом и они вместе слушают чарующую музыку там, в ресторане, куда они приехали и их проводил в отдельную комнату приветливый служитель.

Смотрит Джина, лежа на Змеином утесе, на проходящие на горизонте белоснежные корабли и думается ей, что они плывут в ту далекую страну, где остался тот любимый другой, и хочется ей поплыть вместе с ними к своей мечте, к своему любимому и незабываемому.

Джина никогда не ушла бы с утеса и вечно оставалась бы здесь со своими грезами, но сюда приходил Рахим с ружьем и восточным кинжалом на поясе, нежно целовал ее, возвращая ее к реальности, и уводил вниз, где ожидала их машина, на которой он приезжает. Все прерывалось, и опять начиналась реальная жизнь...

* * *

В один из торжественных дней по случаю празднования дня рождения Джины в их доме собрались самые близкие друзья семьи: сотрудники Посольства и нужные люди посольств других государств.

Торжественный ужин подходил к концу, и Джина села к фортепьяно и стала музицировать и напевать песенки. Потом она распелась, куда подевалась ее скромность и стеснительность, и она исполнила в полную мощь своих возможностей и умения «Сказки Венского леса». Эти вещи у нее получались особенно хорошо.

Гости дружно аплодировали ей, а один гость из иностранного посольства подошел к Джине и в знак благодарности поцеловал ей руку и на чистом языке Северной страны попросил ее исполнить несколько цыганских песен.

Джина даже зарделась от этих похвал и новых просьб. Немного пококетничав, она взяла семиструнную гитару и под ее аккомпанемент стала петь цыганские песни. Иногда даже одновременно исполняла танцы.

И вот в момент исполнения песенки «Не вспоминайте меня, цыгане...», как раз когда она спела «...пою в последний раз...», в это самое мгновение оборвалась струна и издала такой заунывный и трагический звук, что все присутствующие впали в какое-то непонятное оцепенение. Джина тоже почувствовала что-то трагическое и бросила гитару на свободный диван. От этого легкого удара инструмент издал настолько минорный и еще более грустный, до боли трагический аккорд, что все гости почувствовали, словно у них внутри что-то оборвалось. Оцепенение их усилилось, и установилась такая тишина, что каждый слышал не только биение своего сердца, но и биение сердца соседа. Это было что-то непостижимое, трагическое предчувствие чего-то страшного и неотвратимого. Кто-то из гостей, более близких к Джине, прослезился. Казалось, что это страшное и неотвратимое вот-вот наступит и что это ужасное и трагическое уже у порога. Будто какая-то потусторонняя сила движет это трагическое событие и приближает его хотя и медленно, но уверенно, с постепенным ускорением, приближая его к кому-то из хозяев дома — этого чудесного обиталища счастья и благополучия.

Несколько освободившись от трагического предчувствия, женщины бросились к Джине, стали обнимать ее, целовать и восторженно хвалить исполнение ею песен и танцев. В то же время у многих гостей осталось какое-то тягостное настроение и ожидание чего-то непостижимо тяжелого.

А Джина, как будто заведенная пружина, со свойственной ей неуемной энергией включила магнитофон и под его музыку пустилась в пляс. Магнитофон играл цыганские ритмические мелодии, и Джина отбивала чечетку. Она кружилась, хлопала в такт музыки ладошками, и смотрящие на нее гости видели в Джине какое-то неземное существо, которому покоряются и наши песни, и наша музыка и танцы.

Она танцевала так, будто не человек, а робот, заведенный и управляемый не пружинами, не электроникой, а какими-то невидимыми и непонятными сверхъестественными силами. У смотрящих танец в глазах все помутнело, и они видели перед собою какую-то молочно-мутную непонятную среду, в которой что-то кружится, как в мутном калейдоскопе, и будто они не в квартире сотрудников Посольства, а где-то на берегу моря в ясную лунную ночь и перед ними танцует хоровод русалок, но слышали они музыку и четкие удары каблучков и носков туфелек Джины, отбивающих ритмы чечетки.

И вот магнитофон умолк, и Джина, усталая от такого головокружительного танца, упала в кресло и громко сказала: «У-у-ф! Как же я устала!»

Женщины мгновение стояли как завороженные, но, возвращенные в реальность, кинулись к Джине, стали ее обнимать и поздравлять с огромным успехом и как это она могла так долго скрывать ото всех свои способности и даже таланты. Все были очарованы, а некоторые озадачены теми колдовскими моментами, которые их завораживали. Многие недоумевали, что же, в самом деле, происходит? Где здесь реальность и где мистика? Как можно так околдовать зрителя, и не одного, что он иногда не понимал, где он находится: в реальности или нет? Такая сила воздействия исходила на присутствующих от песен и танцев Джины. Будто это была не Джина, а какая-то потусторонняя сила, на время поселившаяся в плоть этой прекрасной и очаровательной женщины. И эта женщина в эти самые минуты околдовывает и очаровывает их помимо их же воли. Но и не подчиниться этому очарованию присутствующие были не в силах. Эта страстность в исполнении танца и песен покоряла сердца и как-то мутила память.