Жизнь за грезы, или Околдованная женщина - [87]

По существующим национальным законам государственные тайны и содержащие эти тайны документы из страны не вывозились. Эти бесценные материалы, видимо, передавались на хранение в храмы и там хранились на правах самых недоступных и самых секретных тайн. По существующим писаным и неписаным законам такие тайны хранятся вечно и никогда не становятся достоянием широких народных масс. Вернее, они никогда не оглашаются. Но ведь существует же тибетская медицина, методы и рецепты которой передаются негласно из поколения в поколение, ею пользуются, но широкой огласке ее не предают. Она остается только тибетской и никакой другой. Ею владеют, ее использует только определенный круг людей, как говорят, те, которым разрешил Наивысший.

В Центре поисков и научных исследований постепенно приступили к поэтапному свертыванию поисковых и исследовательских работ, а в связи с этим и сокращению сотрудников, занимающихся этими работами.

У Вадима и в его группах поисковых работ не уменьшалось, они работали в полную силу, но уже такого интереса к их находкам не было. Все шло так, как будто ничего не происходит. Но люди понимали и каким-то шестым чувством ощущали, что перемены грядут, и не в лучшую сторону.

Как-то Вадим был приглашен к Си-рен-егу, и когда он вошел в его кабинет, то увидел там высокого ранга эмиссара могущественной страны. Эмиссар не вникал в разговор, но по всему ходу беседы чувствовалось, что вопросы, задаваемые Си-рен-егом, явно исходили от этого высокого эмиссара. Раньше Си-рен-ег никогда не задавал таких вопросов, а сегодня его будто подменили. Более того, Си-рен-ег в присутствии эмиссара вел себя очень скромно и ничем не выказывал, как это было раньше, своего могущественного начальствующего положения. Он будто кролик перед удавом был настолько беспомощен и как-то очень скован, что никак не походил на прежнего Си-ренега, могущественного начальника службы безопасности.

Вадим, как всегда, вел себя независимо, отвечал на поставленные вопросы и даже допустил некоторую дерзость относительно эмиссара. Когда Си-рен-ег спросил Вадима, какие обломки и другие экспонаты его группы нашли и доставили в Центр из последнего поиска, он, не моргнув глазом, ответил: «Это может сказать только У-шо и то не в присутствии посторонних лиц». От этого ответа у эмиссара задергались скулы, а Си-рен-ег вжался в кресло, будто на него надавил стотонный груз.

На столе перед эмиссаром лежал список сотрудников Центра и против некоторых фамилий стояли какие-то знаки в виде звездочек. После ответа такая звездочка появилась и перед фамилией Вадима. Ее поставил лично эмиссар.

Си-рен-ег очень смутился, взглянул на эмиссара, стараясь понять, как тот реагирует на подобные выпады Вадима, и тихо, чуть слышно сказал: «Не рано ли вы почувствовали себя слишком свободным?» Потом, подумав, посмотрел в глаза эмиссару, более громко сказал: «Вы свободны. Но прошу вас быть более сдержанным».

Вадим вышел, и у него почему-то появилось такое ощущение, что Си-рен-ег уже не начальник службы безопасности, а простой клерк, выполняющий волю более могущественных людей. Он вспомнил, как эмиссар поставил какой-то знак против его фамилии, и понял, что это недобрый знак. Надо что-то делать. Надо что-то предпринимать!

К Вадиму подошел Но-гун-ен и чуть слышно произнес: «Духовный правитель бежал в другую страну и будет управлять нами оттуда» — и пригласил его пройти в рабочий кабинет, где он расскажет ему что-то более серьезное.

Войдя в свой рабочий кабинет, увидел необычную картину. Всегда здесь был порядок. Каждая вещь стояла на своем месте. Чистота и свежий воздух — неотъемлемая часть рабочего места. В любое время, какие бы ни были обстоятельства — порядок неотъемлемая часть рабочего места. А сейчас? Все кувырком: везде какие-то свертки, ящики, упаковки в картонных коробках, все обшито материей, перевязано веревками и опечатано сургучной печатью. Руководил этой работой человек с длинными волосами в монашеском платье, и все рабочие, выполняющие работы, по-видимому, были тоже монахами. Никакой суеты, толкотни и шума не было. Работы выполнялись четко, аккуратно, со всеми предосторожностями, чтобы ничего не испортить и ничего не забыть. Но и лишнего, не предусмотренного списком, в упаковку не было положено. Упакованные тюки заносились в специальный реестр и выносились во двор. Во дворе уже другой монашеский начальник распоряжался погрузкой всего упакованного на ослов и в повозки с запряженными в них буйволами. Погруженные повозки и ослы отправлялись по разным маршрутам в сопровождении монахов. Куда отправлялся груз, никто ничего не говорил. Только Но-гун-ен конфиденциально, так, чтобы никто не услышал, сообщил Вадиму, что грузы отправляются в храмы и монастыри на длительное хранение. В какие храмы и монастыри, он не сказал. Да и знал ли он сам? Все это делалось на глазах эмиссаров, но никто на это не обращал внимания.

Но-гун-ен сказал: «Дорогой Вадим! Через двое суток здесь будут воинские части Могущественной страны. Ждать их здесь нам нельзя. С нас будет великий спрос. Спрос под пытками и истязаниями. Эти пытки и истязания гораздо изощреннее, чем у Си-рен-ега. Под ними скажешь даже то, о чем и не знаешь. Эти пытки выдержать нельзя. Нам тоже надо мазать пятки и уходить. Куда — пока не знаю. Давай, дорогой друг, думать. Вот письмо и пакет У-шо, предназначенный вам».