Жизнь за грезы, или Околдованная женщина - [47]

На одном из больших привалов, когда относительно свободного времени у охраны было достаточно и не было такого большого напряжения, один из охранников на несколько минут исчез из поля зрения командира отделения. Командир спросил у товарищей, а где Го-Но-Жо? Ему никто ничего определенного не мог ответить. Командир дал команду отыскать Го-Но-Жо, и солдаты отправились внимательно осмотреть окружающую территорию. Осмотр близлежащей территории положительных результатов не дал.

Прошло некоторое время, отряд уже готовился отправиться в дальнейший путь, как вдруг из кусточков появился Го-Но-Жо. На вопрос, где он был, Го-Но-Жо ответил, что ходил собирал ягоды, и показал горсть спелых, сочных ягод. Никто не придал этому особого значения.

На самом же деле Го-Но-Жо по ранее достигнутой договоренности ходил в условленное место на встречу с агентом правительственных войск, контролирующих этот участок территории, и получил от него дополнительные указания по нейтрализации Джины, подготовке захвата ее в заложники и передаче в руки правительственных войск.

Го-Но-Жо, оказывается, являлся агентом правительственной разведки, внедренной в отряд повстанцев, в который следовала Джина. Он ловко обводил вокруг пальцев рядовых сослуживцев и командиров. Показывал пример дисциплинированности и добросовестности в службе. Но он был замкнут и малообщителен. Показывая, что политикой не интересуется. По его словам, он пошел в ряды сопротивления, чтобы служить народу, так как народ живет плохо, загнан, что называется, в угол и ему должны помогать все. Иначе народ страны погибнет. Вот и верь после этого словам человека, служившего одной власти — узурпаторам и прислужникам страны экспансии и гегемонистам. А он — этот человек — предатель своего народа и его интересов втихомолку выведывал данные о численности отрядов сопротивления, их вооружении и местах дислокации и регулярно передавал эти сведения своим хозяевам. Более того, он стал на путь террориста и убийцы. Он стал килером в руках. прислужников экспансионизма и гегемонизма.

* * *

Но-Ган рассказал Джине о том, что неких два отшельника Вадим и Но-гун-ен прибыли из далекого Тибета, поселились в хижине, где проживал и скрывался от прислужников-гегемонистов наш главный руководитель. Теперь он отдал свою хижину Вадиму и Но-гун-ену и сказал, чтобы они жили там и распоряжались всем находящимся там имуществом по своему усмотрению.

— Вадим, — сказал Но-Ган, — прибыл в Тибет из далекой Северной страны — вашей Родины на поиски места гибели своего отца — космонавта Северной страны, угнавшего с планеты Зоря инопланетный корабль. Теперь, когда там, на Тибете, вовсю хозяйничают экспансионисты и гегемонисты могущественной страны, Вадим со своим телохранителем и переводчиком бежали оттуда и вот живут здесь, у нас. Мы всеми возможными способами оберегаем Вадима и его друга.

— Я обязательно навещу этих отшельников на обратном пути, — сказала Джина.

— Да, но вам придется пройти много лишних километров, — сказал Но-Ган. — Эта хижина лежит далеко в стороне от вашего маршрута.

Разложил перед Джиной карту и показал место, где находится хижина Вадима.

Джина посмотрела карту, примерный маршрут движения к хижине отшельников и протяжно сказала:

— Да-а-а. Путь удлиняется. Но, несмотря на это, я принимаю решение побыть в хижине и побеседовать с Вадимом. Для меня это очень важно. Дайте, пожалуйста, распоряжение сопровождающим меня воинам об изменении маршрута движения. С учетом увеличения времени нахождения в пути, распорядитесь увеличить количество провианта с учетом новых обстоятельств.

О том, что я поеду к Вадиму — своему соотечественнику, пожалуйста, сообщите по рации Рахиму. Скажите ему, чтобы он излишне не беспокоился обо мне и знал, что я задерживаюсь по важным делам. Все меры предосторожности будем соблюдать.

* * *

Мудрец сидел на циновке, низко опустив голову, и о чем-то думал. Думал тихо, спокойно, и в хижине воцарилась такая тишина, что каждый из находящихся в хижине слышал биение своего сердца и свое дыхание. Все ждали чего-то нового, особенного от рассказа мудреца и поэтому, затаив дыхание, молча сидели и ждали. Ждали... А мудрец молчал и не поднимал свою склоненную седую голову — о чем-то думал... Думал... Но о чем? Кто мог сказать? Кто мог узнать его мысли и думы? Таких в хижине не было. Не было и таких, кто бы мог прервать думы старца и вернуть его к реальным событиям — к реальной жизни. Но старец молчал и не прерывал свои мысли, свои раздумья.

Джина глубоко, но с большой опаской и осторожностью вздохнула, и ее вздох послужил сигналом к пробуждению, казалось бы, спящего мудреца. Но он не спал. Он думал, открыть ли тайну, которую хранил его отец, и он хранил ее много десятков лет в своем сердце, — в своей памяти. Нужно ли открывать ее живущим сегодня, и правильно ли они поймут старца, и правильные ли сделают выводы из его рассказа? Это и только одно это сдерживало старца начать рассказ и поведать сидящим здесь то, что произошло в горах Тибета много десятков лет назад.

И вот старец поднял голову, открыл свои не по возрасту лучезарные глаза, сложил ладони своих рук, взглянул вверх; казалось, что он спрашивает разрешения у Всевышнего поведать тайну, сокрытую от людей в горах Тибета, или еще подождать?..