Жизнь Вудхауза - [3]

Так Вудхауз, этот образцовый англичанин, привык довольствоваться тем, что имеет, и никому не жаловаться. Он научился видеть только светлую сторону жизни и с философским спокойствием принимать все, что преподносит судьба. В его словах: «Я не помню, чтобы хоть раз в те годы почувствовал себя несчастным», — можно, говоря языком психологов, увидеть, как работает защитный механизм отрицания. Это умонастроение он сохранил до конца своих дней. В 1924 году он писал:

Как писатель-юморист я всегда страдал от того, что характер у меня веселый, сердце здоровое, а жизнь ничем не омрачена. Страдал — потому что читатели любят, чтобы автор смешных рассказов был человеком глубоко несчастным и если и писал что-нибудь развлекательное, то только для того, чтобы облегчить невыносимую тяжесть своего, как он давно уже это понял, никчемного существования.

Сейчас уже невозможно сказать, была ли способность отгораживаться от всего плохого, что подстерегало его в жизни, врожденным свойством характера Вудхауза или приобретенным умением, вошедшим в привычку. В любом случае, эта способность всегда выручала его и сообщала беззаботный тон его произведениям. Детский психотерапевт Адам Филлипс считает, что у Вудхауза «как и у любого брошенного ребенка, не мог не возникнуть вопрос: почему мои родители так меня не любят, что не хотят быть со мной? Почему за мной присматривают чужие?» Психотерапевты выделяют, по меньшей мере, три типичных реакции на отсутствие родителей в раннем детстве. Во-первых, у маленького Вудхауза должен был обостриться интерес к миру взрослых, к разговорам, которые они ведут между собой. Пытаясь объяснить себе, чем вызвана разлука с родителями, он, наверное, придумывал истории о причинах их непонятного отсутствия и со временем пристрастился к подобным выдумкам — впоследствии самого разного характера. Во-вторых, он мог находить утешение в повторяющихся ритуалах однообразной ежедневной жизни и ревностно исполнять их, боясь малейших отступлений. И в самом деле, в зрелые годы он всегда старался придерживаться железного распорядка. В-третьих, с ранних лет лишенный матери, он не мог не относиться к противоположному полу настороженно, предпочитая дружбу с мужчинами. Достаточно даже поверхностного взгляда на его произведения, чтобы обнаружить постоянное опасливое недоверие (и даже неприязнь) к тетушкам, невестам, старым девам и писательницам. Рассказав в «Билле Завоевателе» про «не только вулканическое, но и неизменное» чувство Билла Веста к Алисе Кокер, Вудхауз продолжает: «А она его — ломом». И подводит итог — рефрен всего его творчества: «Одно слово, женщина». «Покажите мне безупречно утонченную и изысканную особу женского пола, — говорит Берти Вустер в романе ‘Держим удар, Дживс’, — и я вам докажу, что на самом деле она настоящий Наполеон по части мучительства»[8]. Адам Филлипс полагает, что у Вудхауза развилась боязнь женщин — он не способен был доверять им, вступать с ними в близкие отношения, позволять себе сильные чувства к ним. Женщины должны были казаться маленькому Вудхаузу исключительно сильными и невыносимо организованными существами, причем «организованность», по мнению Филлипса, означает «нежелание прислушиваться к детским желаниям и потребностям, а это, с точки зрения ребенка, то же самое, что равнодушие».

Самое смешное, что, несмотря на отъезд родителей, женщин вокруг Вудхауза было более чем достаточно. У него было, по меньшей мере, восемь живущих в Англии тетушек с материнской стороны, из которых особенно глубокий отпечаток на детской психике Вудхауза оставили тетя Мэри и тетя Луиза. Тетя Мэри, «гроза моего детства», осталась старой девой, ругалась почти со всеми родственниками и стала прототипом грозной тети Акриджа Джулии, а также знаменитой тети Берти Вустера Агаты, «более известной как бич Понт-стрит». Вудхауз свел воедино воспоминания о разных женщинах, участвовавших в его воспитании, и создал типичные портреты-страшилки: «…в тете Агате пять футов девять дюймов росту, крючковатый нос, волосы с сильной проседью — общее впечатление довольно внушительное»[9]. А знакомя с ней читателя, Вудхауз рекомендует ее так: «У нее акулий глаз и твердые моральные устои»[10]. Напротив, старшая из сестер Дин, тетя Луиза, для близких Лули, стала для Вудхауза чем-то вроде приемной матери, и он списал с нее некоторые черты будущей тети Далии, про которую Берти Вустер говорит: «…широкая и добрая душа, как это часто бывает у охотников». Из дядюшек Вудхауза четверо (дядя Филип, дядя Фредрик, дядя Эдвард и дядя Генри) были священниками, чьи приходы были рассеяны по юго-западу Англии от Бреттон-Флеминга в Девоншире до Хенли-Касла в Вустершире — по деревенькам вроде тех, что описаны в рассказе «Большой гандикап проповедников» или в одном из лучших рассказов Вудхауза «Ансельм получает свой шанс». Иногда, даже в самых удачных и смешных своих вещах, Вудхауз, с детства впитавший атмосферу английских сельских приходов, отвлекается на умиленные воспоминания о времени, которое он провел под сенью церквей:

Ничто не вызывает такого умиротворения и такой дремоты, как вечерняя служба в деревенской церкви. Чувство заслуженного покоя после прекрасного дня… Дверь в церковь была открыта, и аромат деревьев и жимолости смешивался с запахом плесени и воскресной одежды прихожан… Сквозь витражные стекла в церковь проникали лучи заходящего солнца, с деревьев доносилось щебетание птиц, в тишине чуть слышно поскрипывали платья прихожанок. Полное умиротворение. Именно это я и хотел сказать. На душу мою снизошли мир и покой