Жизнь военной элиты. За фасадом благополучия. 1918—1953 гг. - [3]

Как правило, на практике в большинстве случаев между командиром и комиссаром устанавливался режим мирного сосуществования, т.е. каждый отвечал за свой участок работы (по принципу «кесарю — кесарево»). Хотя бывали и случаи, когда военный комиссар вмешивался в дела, относящиеся к компетенции командира, пытаясь подменить последнего. Как это произошло в 18-й стрелковой дивизии между начдивом

А.Г. Ширмахером и военкомом И.Ф. Ткачевым. Из аттестации на А. Г. Ширмахера, подписанной командиром 9-го стрелкового корпуса М.Д. Великановым: «...Не обладая твердой волей и решительностью, часто находился под влиянием лиц, его окружающих, имеющих указанные качества... Для иллюстрации укажу, что во время командования 18-й стрелковой дивизией тов. Ширмахер находился под влиянием военкома тов. Ткачева, который, обладая сильной волей, подчинил его своему влиянию... »[4]

В целях подъема политического уровня командного состава Реввоенсовет СССР в январе 1923 г. установил для командиров Красной Армии обязательный минимум политических знаний[5] Таким образом участие в политической работе с личным составом становилось частью служебной деятельности командира РККА. Довольно успешно решалась и другая задача — подъем военной квалификации политического состава. Многие политработники частей и соединений окончили различные курсы повышения квалификации (ВАК при Военной академии РККА, курсы «Выстрел» и др.), что позволило им более успешно справляться с обязанностями в современных условиях, а также послужило стимулом для перехода на командную работу (см. главу «Из политработников в командиры»).

Однако часть высшего и старшего политсостава армии возражала против перехода на полное единоначалие. Они не считали единоначалие важным принципом строительства вооруженных сил, не видели политической целесообразности его полной формы. Вот они, эти политработники, и получили название «внутриармейской оппозиции» или «белорусско-толмачевской оппозиции». Это был своего рода «бунт на корабле» — т.е. несогласие полномочных представителей партии в армии с ее генеральной линией по важнейшему вопросу военного строительства. Событие случилось не рядовое, оно было из ряда вон выходящее. А в качестве инициатора «внутриармейской оппозиции» выступили слушатели и преподаватели Курсов усовершенствования высшего политсостав при Военно-политической академии имени Н.Г. Толмачева (ВПАТ). В октябре 1927 г. они открыто высказались против единоначалия. А еще через месяц эти политработники обратились в Политуправление РККА с письмом, в котором выражали свое несогласие с проводившейся военной практикой партии. Копии этого письма были разосланы в другие военные округа, в том числе Украинский, Белорусский и др.

Позицию слушателей ВАК поддержали также многие преподаватели ВПАТ и слушатели ее основных факультетов.

На общеакадемическом партийном собрании, состоявшемся 15 марта 1928 г., с докладом о состоянии и очередных задачах партийной работы в армии выступил начальник академии Я. Л. Берман. В докладе давалась оценка командного состава РККА на тот период, подчеркивалась его неспособность к политическому руководству войсками (по сути, это было противопоставление командиров политсоставу), приводились примеры неудачного проведения в жизнь единоначалия. Собрание приняло резолюцию, многие пункты которой шли вразрез с позицией руководства партии армии. В резолюции критиковалась практика проведения в жизнь единоначалия, говорилось об отрыве командного состава от красноармейцев, о невысоком уровне политико-морального состояния РККА. Через два дня после этого собрания на совещании политсостава частей и соединений Ленинградского гарнизона была принята резолюция, в своей основе схожая с решением коммунистов ВПАТ, но только с более усиленными нападками на единоначалие и командный состав.

Попытку примирить командиров и политработников сделало 2-е Всеармейское совещание секретарей партийных ячеек (март 1928 г.), которое особо отметило, что сложные задачи, стоящие перед Красной Армией, настоятельно требуют дружной и сплоченной работы всего командного и политического состава. «Командир и политработник, — отмечалось в резолюции совещания, — обязаны в полной мере сознавать высокую политическую ответственность каждого из них за совместную дружную работу по укреплению РККА»[6].

Но погасить огонь недовольства среди высшего и старшего политсостава удалось не сразу, и прежде всего в стенах Военно-политической академии. Например, 21 апреля 1928 г. там состоялось общее партийное собрание, на котором с докладом об итогах 2-го Всеармейского совещания секретарей партийных ячеек выступил начальник Политуправления РККА А.С. Бубнов. Но даже ему, опытному организатору и трибуну, не удалось переломить обстановку в академии в лучшую сторону. Фактически всю первую половину 1928 г. в стенах ВПАТ шли жаркие дебаты между сторонниками и противниками единоначалия.

Одновременно с ВПАТ действовал и второй центр «внутриармейской оппозиции» — в Белорусском военном округе, где значительная часть высшего политсостава, состоявшая главным образом из военкомов и начальников политорганов дивизий и корпусов, с самого начала введения единоначалия отнеслась к нему отрицательно. Там 23 мая 1928 г. на совещании руководящего политсостава округа с докладом об итогах зимнего периода учебы выступил член РВС и начальник политуправления БВО М.М. Ланда, разделявший взгляды противников единоначалия. Многие участники совещания также были его противниками. Поэтому не удивительно, что такие взгляды нашли свое отражение в принятой резолюции. Данную резолюцию белорусские «оппозиционеры» разослали в другие военные округа с целью поддержки их позиции по вопросу единоначалия. Такую поддержку удалось получить у части политсостава Украинского военного округа. Не удовлетворившись устной пропагандой, М.М. Ланда и его сподвижники организовали в ряде крупных гарнизонов округа (Смоленском, Минском, Могилевском, Витебском) «провал» командиров-единоначальников на выборах в местные партийные и советские органы.