Жизнь венецианского карлика - [114]

Я окидываю взглядом помещение. Разглядывать здесь особенно нечего. Комната тесна и скромна — кровать да запертый сундук. Я перехожу в другую, такую же маленькую, комнатушку. Но она, напротив, превращена чуть ли не в аптекарскую лавку. Повсюду — самодельные полки, заставленные флаконами и баночками, похожими на те, что продавали на Мурано; я вижу множество трав и порошков, среди которых опознаю шалфей, фенхель, винный камень, молотый перец и что-то вроде муки. Она могла бы поспорить в знании пряностей с нашим Мауро! Впрочем, ее ингредиенты, особенно жидкие и твердые, выглядят все более зловеще. Ни с чем не перепутаешь грязновато-золотистый цвет мочи и черно-красный оттенок крови. Вот коробка с яйцами всевозможных форм и размеров, кувшинчик, где в рассоле плавает внутренний орган какого-то животного, и горшочек с чем-то вроде загустевшего жира. Под полками я нахожу магниты с засушенными собачьими лапками, разворачиваю клочки пергамента, где начертано лишь два слова: ОМЕГА и АЛЬФА. Похоже, Коряга — не просто ведьма, колдующая над женскими утробами, она и в астрологии разбирается. В прошлом году венецианская святая палата бичевала и подвергла изгнанию бывшего священника, который, наряду с отпущением грехов, торговал предсказаниями судьбы, а также утверждал, что может предугадать исход правительственных голосований. Человек этот жил в трущобах, но у него дома под половицами нашли толстый мешок с дукатами. Даже ложно пророчествуя о будущем, можно изрядно разбогатеть.

Я беру из очага кочергу и возвращаюсь в спальню. Сундук старый, открыть крышку оказывается проще простого. А что? Я хочу, чтобы она знала, что ее раскусили. Чтобы почувствовала, что ее дом осквернили, как она обманом оскверняла чужие дома. Откинув крышку сундука, я вижу одежду — старые платья, сорочки, платки, нижние юбки. Я перебираю все это, и вскоре меня окутывает ее запах, этот особенный запах ее тела, смешанный с каким-то более приятным ароматом, быть может оставшимся от самодельных духов, и этот запах вдруг словно пронзает мне живот. Справившись с собой, я продолжаю копаться в тряпье. Что я ищу? Тайник с поддельными драгоценностями, мешок с монетами, сокровища, украденные из чужих домов?

Если награбленное добро где-то и спрятано, то не здесь. Или спрятано не то, чего я ожидал. Ближе ко дну сундука я нащупываю завернутую в платок маленькую записную книжку. Корешок распался, страницы уже не держатся. Раскрыв книжку, я не верю собственным глазам. Каждая страница заполнена сверху донизу: строчки мелких букв перемежаются с какими-то чертежами и картинками, кое-где грубо нарисованы части человеческого тела с подписанными названиями. Мне и в голову не приходило, что она может оказаться грамотной! Но еще примечательнее то, что пишет она, похоже, используя некий шифр; буквы как будто перепутаны, между ними рассыпаны числа и значки. Да, здесь и вправду сокрыты тайны, но такие, к которым мне не подобрать ключа. Я лишь догадываюсь, что это нечто вроде журнала — даты и люди, болезни и лекарства.

Господи, может быть, она и обманщица, но не во всем!

Запихивая книжку обратно, я нащупываю что-то еще, упрятанное в самый угол. Я вытаскиваю маленькую деревянную шкатулку и, едва раскрыв ее, сразу догадываюсь: вот оно! Впрочем, я сам еще не вполне понимаю, что это такое. С внутренней стороны крышки оказывается зеркальце лучшего качества, тонкое, гладкое, а внизу, на черной ткани, лежат два вогнутых дымчато-молочных стеклянных кружочка — совсем крошечные, величиной с росинку или капельку дождя.

Они кажутся такими хрупкими, что я боюсь даже прикасаться к ним. Я облизываю кончик указательного пальца, потом тихонько прикладываю к выпуклому стеклышку. Оно прилипает к кончику пальца, и я осторожно приподнимаю его, подставив снизу шкатулку на случай, если оно упадет. Оно такое легкое, такое тонкое, что трудно представить, как такое можно изготовить. И точно так же трудно представить, как можно было сделать стеклянный камушек, который сверкал бы в точности как рубин. Я вижу свое лицо в зеркальце и это крошечное стеклянное блюдечко и понимаю, что у меня на кончике пальца ее слепота. Но только как? Как это накладывать? Прямо на глаз? Нет. Это же безумие.

Безумие — но лишь наполовину. Всем известно, что стекла помогают лучше видеть. Муранские мастерские спасают целые воинства ученых и иллюстраторов от нищей старости, изготавливая вогнутые линзы, которые увеличивают буквы и изображения. Такую стеклянную снасть использует и наш клиент, старик-корабельщик: его линзы вставлены в рамку из кожи и металла, которую он закрепляет за ушами, чтобы стекла оказались поближе к глазам. Чем ближе, тем лучше. Но это — это совсем иное! Ведь такие линзы она должна вставлять прямо в глаз! А после этого что происходит? Кажутся ли ей все предметы больше или просто видятся туманно — чтобы глаза ее выглядели молочно-белыми? Да и как она выносит это? Ведь это, наверное, настоящая пытка — носить что-то прямо на глазном яблоке. Так оно и есть. Об этом можно догадаться по тому раздражению, по тому болезненному покраснению, которое я заметил мгновенно. Я вспоминаю, какой она бывала раньше, когда я видел ее. Ведь глаза у нее не всегда бывали молочно-белыми. Изредка случалось, как сегодня, что глаза у нее были просто закрыты или полураскрыты так, что виднелись лишь узкие полоски белков. Боже мой! Да стоит только раз или два увидеть эту безумную белизну, чтобы поверить. Может быть, она надевает эти штуки только изредка — именно потому, что они причиняют сильную боль. Разумеется, я тоже порой испытываю боль, и я научился выносить ее. Люди ведь справляются с самыми разными страданиями. Пройдись по рынку в любой день — и увидишь стариков, которые передвигаются будто крабы и повизгивают от боли в суставах. Всегда кто-то мучается сильнее, чем ты.