Жизнь вдребезги - [2]

- Выпьем кофе? - предложила она.

Он не ответил. Он тоже знал, как ее наказать. Она затормозила и направилась к стоянке.

- Ну, вот и приехали. Пошли, Рауль, не строй кислую мину. Ладно, я была не права, беру назад обидные слова. Идешь?

Она вышла из машины, оправляя юбку, и обратилась к служителю в синем комбинезоне.

- Полный. Посмотрите также воду… А потом поставьте в ряд… Спасибо.

Этот сухой тон, манера распоряжаться казались Раулю невыносимыми. Ведь она не была даже красивой. И это его жена! На всю жизнь! Всего через полгода после свадьбы он должен был отчитываться перед ней в своих расходах. Рауль проводил Веронику к станции обслуживания, заполненной толпой курортников. Протянул ей мягкий стаканчик с липким кофе, вкусом напоминавшим лакрицу. Она улыбнулась Раулю светло и открыто. Грязные слова к ней не приставали. Он же чувствовал себя в грязи до самой глубины души. Нет, непременно нужно вернуть ей деньги. Пусть ими подавится. Противная сытая буржуйка. В прошлом Рауль так много распространял листовок и брошюр, что для выражения ненависти у него не было иного словаря кроме плакатно-политического: "сытые", "обеспеченные". Вероника относилась к обеспеченным, к тем, кто приказывал, имея для этого сильный голос и вдоволь презрения.

Вот и сейчас она пила кофе мелкими глотками гурманки, как всегда, уверенная и невозмутимая, словно позабыла ссору, а может, на время отложила ее, как откладывают вязание. Вскоре она снова примется за него, пересчитает петли, нанижет их…Сейчас же ее захватила окружающая суета, снующие вокруг дети, женщины, подновляющие косметику. Плечи, бедра Вероники неуловимо танцевали под еле слышную за шумом модную мелодию.

- Ты поведешь, - сказала она, - я сыта по горло. Дюваль галантно поклонился.

- Слушаюсь, мадам.

Она уставилась на него с внимательным удивлением.

- Ну и глуп же ты бываешь, если хочешь!

Она заплатила служащему колонки, уселась в машину, немного поиграла застежкой спасательного пояса, потом растегнула его.

- От него очень жарко! Езжай помедленнее.

Он медленно поехал к основной дороге, выжидая просвет в потоке машин, затем ловко вырулил на шоссе. И снова они были одни среди убегающих огней.

- Что мне делать с оборудованием кабинета? Я не думаю, что останусь в Канне, он мне опротивел, - сказал Рауль.

- Предупреди поставщика. Ты вправе передумать. Если он не согласится, что-нибудь предпримем. Во всяком случае, обратись ко мне. Я ведь теперь буду жить отдельно.

- В другом месте у меня не будет такой клиентуры. Это единственное, что меня здесь удерживает.

- Ну и кончен разговор. Тогда за дело…

За дело! Знает ли она хотя бы, что это значит? Дни, проведенные за массажем… Усталость, застрявшая в пояснице, в плечах, руки, работающие как бы сами по себе… бегают, мнут, щиплют, погружаются в податливую плоть. Они напоминают спущенных с цепи собак, которые уже не слушают и не узнают голоса хозяина. А вечерами бессильные руки свисают словно мертвая дичь. И все это время ни малейшей мысли о себе, а только ощущение, что жизнь постепенно уходит.

Тишина затянулась. Часы в машине показывали половину двенадцатого. Дюваль захотел спать, спать долго-долго. Она, пожалуй, права, эта Вероника, что его ничто не интересует. Даже собственное ремесло ему не нравится. Он никого не любит. А больше всего - не любит себя. В нем живут как бы два человека. Один Дюваль ходит по пятам другого, словно полицейская ищейка в бесконечном сыске, Какое значение имеет все, о чем толкует тут Вероника. Он всегда будет рабом у месье Джо или у кого-нибудь другого.

Его рабству вот уже двадцать пять лет! Даже фамилия Дюваль и та не его! Да и само существование его в мире случайно, как у сорной травы, которую занес ветер. Он слишком легковесен и у него ничего нет. Абсурдно было уже само желание прочного устройства с медной табличкой на двери: "Рауль Дюваль. Кинезитерапевт". Он не умеет и никогда не сумеет играть в эту игру, где нужно с кем-то считаться, иметь сейф в банке, скупать ценности, медленно раздуваться и расти, словно денежная опухоль. Его руки годятся только для массажа. Он перепутал век или век запутал его. Наверное лучше было бы жить в средневековье, где-нибудь на узкой людной улочке он помогал бы людям просто так, а они шли бы к нему за советом издалека, засыпали бы дарами, считая его кем-то вроде святого, или чародея.

Вероника снова закурила и запустила музыку. Джо Дассен… Прекрасная ночь с длинными огнями автомобилей, блестевшими словно драгоценные камни, превратились в кафе-шантан. "Я убью ее, - вдруг подумал Дюваль. - Задушу ее вместе с миллионами". Ну, не так уж и много, какие там миллионы! Среди всех разочарований это было, пожалуй, самым огорчительным. Жениться на женщине с претензиями богачки, которая жила на широкую ногу на доходы, самыми понятными из которых были алименты прежнего мужа. Тут было много таинственного. Сколько же тот отпускал ей на самом деле? Он, видно, зарабатывает кучу денег. Если верить Веронике, он владеет большими землями в Нормандии, где занимается коневодством. Да только можно ли ей верить? Столько раз он уличал ее во лжи. В вещах совсем уж безобидных. К счастью, она ему безразлична. Хорошо бы она ему изменила. Он легко поддавался всяким влияниям. Стоило кому-либо предложить ему какой-нибудь план, как он тут же обольщался им, увлекался, верил в перемену жизни, быстро вставал на сторону того, кто решал. "Нам нужно что-нибудь солидное, - говорила она, - что-то вроде клиники. Если у тебя жалкий вид, то ты на всю жизнь останешься лекаришкой, костоправом. А если мы откроем дело с современным оснащением, тебя будут считать настоящим врачом". Она сразу нащупала больное место, а после, как только он заикнулся об обязательствах по расходам… Все! Бесполезно ворошить!