Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом - [125]

В любом случае история продолжается. Прежде чем говорить о том, во что он верил и почему он в это верил, мы находим его, когда он недавно вернулся из поездки по фронтам войны. В июле 1916 года в «Уиндлшеме» не было нужды в особой тишине или направлении ветра, чтобы слышать грохот канонады, возвещавшей о битве при Сомме.

Он уже кое-что видел из того, что происходило за пределами пролива, куда министерство иностранных дел отправило его в инспекционную поездку. В каске, защищающей от шрапнели, под палящим солнцем он спотыкался и скользил в траншеях, добираясь до британской линии фронта. Это было в период затишья, нарушаемого иногда грохотом орудий. Он мало что нашел на линии фронта, за исключением смрада трупов, исходившего из-за ржавой проволоки, и одной или двух пуль снайпера. Ожидание, настороженность держали в напряжении всю эту местность, в воздухе висели аэростаты, пб форме напоминающие колбасы.

«Артур, — писала Джин Иннесу 28 мая, — сегодня утром ходил на ленч с сэром Дугласом Хэйгом. Во время его визита мы загрузили его делами, но, я думаю, ему было интересно, и он говорит, что хорошо спит».

Хэйг, который заменил сэра Джона Френча на посту главнокомандующего, оказался человеком впечатляющим, хотя и не очень веселым. Посетитель лучше всего запомнил мелкие детали: ворон, копошащихся в отбросах в воронках из-под снарядов, момент на Шарпенбурге, — как бы это удивило его двадцать лет назад! — где он склонил голову в молитве. С разрешения главнокомандующего Кингсли прибыл на линию фронта, чтобы встретиться с ним. Они гуляли и разговаривали кое о чем, у Кингсли было загорелое лицо, он широко улыбался.

«Скоро будет большое наступление», — говорил Кингсли. Англо-бурская война казалась такой отдаленной.

На итальянском фронте — министерство иностранных дел хотело, чтобы Конан Дойл создал рекламу итальянцам и поддержал их, — Италия была заперта в противостоянии с Австрией, столкнувшись с той же проблемой: как пройти сквозь пулеметы и проволочные заграждения. Он видел остатки древних построек в Триесте, стены которых были исписаны мелом: «Триест или смерть!» Начались мощные воздушные налеты. Как-то его чуть не убило взрывом снаряда: «Не говорите мне, что австрийцы не умеют стрелять». Большую часть времени он чувствовал себя обновленным и беспечным, отчасти из-за того, что опять был в действии, и отчасти из-за осознания того, что миру будет рассказана большая правда.

Но его донимала давняя бессонница. В полудреме в гостиничном номере ему казалось, что в голове все время звенит слово: Пиаве, Пиаве, Пиаве. Почему Пиаве? Он только смутно помнил, что это название реки где-то далеко в Италии. Тем не менее он записал его и показал друзьям; оно вертелось у него в голове, когда по возвращении в Париж он вышел из поезда и военный полицейский в красной фуражке сообщил ему плохую весть:

«Лорд Китченер, сэр. Утонул. — И добавил: — Слишком много болтовни в этой войне».

Полицейский был не прав. Лорд Китченер, отправившийся с секретной миссией в Россию, погиб не из-за утечки информации. Легкий крейсер «Хемпшир», борясь с сильным ветром у мыса Марвик (Оркнейские острова), напоролся на мину и затонул за двадцать минут.

Но никто еще не знал подробностей случившегося. С тяжелым сердцем Конан Дойл встретился в Париже с редактором, для которого писал свои военные очерки, которые потом вошли в сборник «На трех фронтах» и воспроизведены (хотя и не полностью) в его автобиографии. Редактор «Дейли кроникл» господин Роберт Дональд организовал для них обоих поездку на французские боевые позиции.

«Куда мы едем?»

«В Аргонский лес. Это самое близкое, куда нас могут допустить к Вердену».

К французам Конан Дойл питал даже больше симпатий, чем Мадам. Его не восхищала их стратегия. На протяжении более четырех месяцев противник огненной струей сметал все в Вердене. Но они не сдавались, и о том, почему они не сдавались, лучше всех выразил словами Петэн: «Мы возьмем верх над ними!»

Страна истекала кровью. Увидев Суассон, Конан Дойл написал, пожалуй, свое самое беспощадное замечание:

«Пусть будут прокляты Богом эти надменные люди и их нечестивые амбиции, которые обрушивают на народы такой ужас!»

О чем он не написал, так это о потрясающем приеме, который ему оказали французы. Конфузясь, он чувствовал себя комичным гражданским лицом, которое уполномочено носить форму лишь потому, что является заместителем лорда-наместника графства Суррей. У французов была другая точка зрения.

В сумрачном Аргоне, где разрывы снарядов в щепки разносили буки и дубы подобно кошмару Нью-Фореста или Адриондакса, они до блеска начистили инструменты оркестра. Многие слышали, как французский генерал выпалил свой вопрос о Шерлоке Холмсе. Редактор «Дейли кроникл» рассказал, как это было. 11 июня в городке Сент-Менехоулд давали изысканный обед, и рядом с заголовком меню были нарисованы трубка, револьвер и скрипка — как символы Шерлока Холмса. Если такие почести отдавались отсутствовавшему англичанину, то генерал Умбер хотел убедиться в его патриотизме. Поэтому он сдвинул брови и выпалил вопрос:

«Шерлок Холмс — это кто, солдат английской армии?»