“Эти дырки, — сказал сэр Исаак, — нужны для того, чтобы мои кошки могли входить и выходить из комнаты.” “Но к чему же две дырки? — снова спросил друг сэра Исаака Ньютона, — Неужели кошки не могут вылазить через одну дырку?” Ученый муж ответил: “Я сделал две дырки различного размера, поскольку одна из моих кошек меньше, а другая — больше.” Услышав это, друг сэра Исаака от души рассмеялся над такой незадачей. Очевидно, что обе кошки могли по очереди выходить через одну дырку большего размера. Это была бездумно выполненная двойная работа.
Я думаю, Прабхупада рассказал мне эту историю, чтобы показать мне, что я был похож на рассеянного профессора. Поначалу мне льстила мысль о том, что сэр Исаак Ньютон был, в конце концов, очень ученым человеком, который просто сделал однажды что-то несуразное. Вероятно, сэр Исаак Ньютон размышлял в тот момент о высших материях, не задумываясь о незначительных деталях. Но это было неприменимо ко мне, поскольку все мои “незначительные детали” являлись важными составляющими служения Шриле Прабху-
падс. Размышляя над историей об Исааке Ньютоне, я пришел к заключению, что Прабхупада видел, что хотя я был движим добрыми побуждениями и усердно трудился, все же был иногда непрактичным. Например, не было причин избегать помощи преданных храма.
Однажды утром, сопровождая Шрилу Прабхупаду на его утренней прогулке, я допустил по несобранности еще одну ошибку. С несколькими преданными мы приехали на пляж и припарковали там машину. Когда мы зашагали по пляжу, у меня вырвалось: “Ох ты!” — и я повернул назад к машине, чтобы взять забытые в ней четки. Я попытался открыть дверцы, но они были закрыты на ключ.
“Чго такое?” — спросил Прабхупада Я ответил: “Я оставил свои четки в машине.” “Сэр Исаак Ньютон,” — прокомментировал Прабхупада и продолжил свою прогулку без меня. Намек на мою рассеянность, выраженный почти приватным языком, одновременно убил меня и доставил мне наслаждение.
*
Здесь же в Лос-Анджелесе я получил мой самый суровый выговор от Его Божественной Милости. Однажды, в послеполуденное время он позвонил в свой колокольчик, и я вошел, в то время как он сидел, разговаривая со Шрутакирти.
Я предложил свои поклоны, коснувшись головой пола, и присел на пол, глядя на него. В его комнате с ее светлыми голубыми стенами, огненнооранжевыми шторами и низким столиком была приятная атмосфера. А присутствие Прабхупады было всегда волнующим и вызывало благоговейный трепет.
Обычным тоном Прабхупада спросил меня о письме к Гуру дасу, которое он ранее продиктовал и которое я впоследствии отпечатал и отправил в Нью-Дели. Он хотел знать, не забыл ли я приложить копию его предыдущего письма, которое Гуру дас не получил. Какой-то момент я раздумывал и затем сказал правду: “Нет.” Я был удивлен тем, что Прабхупада думал о такой маловажной детали. Казалось невероятным, что он вот так неожиданно заговорил об этом. Вспомнив о том письме, он поймал меня на том, что я совершил ошибку. Прабхупада выглядел очень обеспокоенным. “Я написал в этом письме, — сказал он, — что прилагаю копию предыдущего. Почему же ты послал письмо от моего имени и не вложил той копии, хотя в письме и говорилось о ее наличии?” Я закивал головой, показывая, что сопжсен с тем, что поступил неправильно.
“Это же ребячество, — сказал Прабхупада,— совершенно бестолковый поступок.” “Мне не удалось отыскать этой копии в документах”,— ответил я, защищаясь.
И это было правдой. В бумагах, которые вел предыдущий секретарь ее не было или, по крайней мере, я не смог ее найти. Я переводил взгляд то на Шрутакирти, то на Шрилу Прабхупаду. Как же далеко все это зайдет? Я начал испытывать все усиливающуюся тревогу, чувствуя, что это еще только начало.
“Это бросит на меня тень, — с настойчивостью продолжал Шрила Прабхупада, — получается что я послал несерьезное письмо, в котором говорю, что прилагаю нечто, не делая этого в действительности.” Шрила Прабхупада добивался от меня чего-то большего. Я понимал, что он учит меня на более глубоком уровне, преподает фундаментальный урок, но все это становилось трудно переносить.
Тяжело было видеть, что я огорчил его. Того, ради которого я жил и кому поклонялся. И тяжело было признать, что я был не прав.
“Я забыл,” — пробормотал я. Но Прабхупада не был удовлетворен. Казалось, что он просто не мог поверить в то, что я был столь безответственен.
“Почему ты так сделал? — резко спросил он — Как можно было вообще посылать такое письмо?” При этих словах мои глаза увлажнились, и меня проняла дрожь. На примере этой оплошности Прабхупада раскрывал мое неправильное отношение к служению и недостаток смирения. Как неожиданный дождь из моих глаз хлынули слезы и покатились по щекам. Я вытащил носовой платок и высморкался. Вытер слезы, но они не переставали течь. Шрила Прабхупада нисколько не тронутый этой эмоциональной сценой, оставался трансцен-дентно сердитым и требовал от меня ответа.
Ну хорошо, подумал я, тогда я объясню все честно, признаюсь.
“Я не стал вкладывать письма, — сказал я прерывающимся голосом, — потому что не отнесся с серьезностью к тому, что вы мне поручили. В этом состоит причина. Я просто не принимаю наставления всерьез. Я легкомысленно подхожу к нашим взаимоотношения, и потому я допустил такую ошибку.” Мое негативное признание нисколько не успокоило его. Но теперь Прабхупада смотрел на меня с другим выражением лица. Глаза его были полны переживания и огорчения. Это повергло меня в еще более подавленное состояние.
