Жизнь с препятствиями - [16]

За спиной Филина неслышно вырастал Марабу.

— В каком же смыслах? Скажите, если не секрет. Дятел был глупый, но умный. Поэтому он настаивал на переносном смысле. А что касается секретов, то какие могут быть секреты от полиции?

— Мне нравится ваша физиономия, — говорил Марабу. — Не может быть, чтобы у Дятла с такой физиономией не был сообщники.[5]

Дятел был польщен. Марабу ему все больше нравился. Особенно по сравнению с этим неотесанным Филином. Были б у Дятла сообщники, он бы непременно назвал их всех. Но у Дятла не было сообщников.

— Может, вы что-нибудь скажете про плотник Скворец? Или про этот, сапожник? — пытался ему помочь Марабу. — Не правда ли, очень интересные птицы, особенно для нас, для полиции? А каменщик Жаворонок? Ему, если можно так выразиться, камень в рот не клади?

— Я не знаю. Я с ним п-почти не знаком.

— Я устал от эти разговоры, — вздыхал Марабу. — Вы, Дятел, как видно, больше вынослив… Хотя, — грустно добавил он, — по-настоящему вынослив становишься после того, как тебя вынесут.

— Вынесут? — всполошился Дятел. — Нет, зачем же, я могу уйти сам, вы т-только скажите!

— Я вас понимаю, — говорил Марабу. — У всех тяжело. Иногда хоть бери и повешайся. Но жизнь это жизнь. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не вешалось… если, конечно, можно так выразиться.

Дятлу начинало казаться, что Марабу им недоволен. Филин недоволен — пусть, но Марабу, мягкий, умный, немного грустный Марабу… Дятел готов был назвать кого угодно, но все имена, как на грех, вылетели из его памяти, и в ней болтались только два имени: Филин и Марабу.

— Может, применить? — предлагал свои услуги начальник явной полиции.

— Не надо применить.

Постепенно Дятел осваивался в новой обстановке. Он шел на допрос, как ходил, бывало, на работу, и беседовал с Марабу легко и просто, как со старшим привратником.

Мастерская сапожника Шилохвоста

Корелла и Розелла, две миловидные попугаечки, сегодня с утра в заботах. Нужно срочно достать сапожки — знаете, такие, как у Цесарки: шиферно-серые, с небольшой грязнотцой. Это так элегантно, говорит Корелла, это так элегантно, говорит Розелла, что просто невыносимо их не достать.

Да, в жизни нет ничего вечного. Подумать только, еще вчера можно было ходить в красных сапожках (с небольшой желтоватинкой), еще вчера это казалось красивым, а сегодня — подумать только! — это уже устарело, говорит Розелла, устарело, говорит Корелла, и нужно снова бегать что-то искать.

Мастер Шилохвост, заваленный сапогами так, словно собирался совершить пешком кругосветное путешествие, поднял глаза на посетителей и молча указал на табличку: «Здравствуйте. Заходите. Садитесь и — извините!»

Мастер Шилохвост был занят, он не мог тратить время на разговоры, и обычно, пока он трудился, посетителей развлекали его таблички. «Как живете? Как здоровьице? Не волнуйтесь! Все устроится!..», «А погода подвела. Да… такие-то дела…»

Но Корелла и Розелла не стали поддерживать этот разговор с сапожником, а сразу нырнули в кучу обуви, выныривая лишь для того, чтобы обменяться впечатлениями, которые были то яркими, то бледными — в зависимости от расцветки обуви. Вот эти, желтенькие, довольно милы, сказала Корелла, довольно милы, сказала Розелла, и обе снова исчезли в куче сапог.

Мастер Шилохвост окончил работу и спохватился, что где-то здесь у него должны быть посетители. Он уже собирался начать розыски, но тут отворилась дверь и в мастерскую вошел сосед Кукша.

Начинающий поэт Кукша и сапожный мастер Шилохвост были большими друзьями. Они часто собирались вот так, вдвоем, и разговаривали об искусстве, поскольку эта тема занимала обоих.

— Сочетание цветов, как и сочетание звуков, должно вызывать чувство гармонии, — говорили они, и при этом Шилохвост демонстрировал сапоги, а Кукша читал какое-нибудь стихотворение. И приходили к общему выводу: сапоги — это как стихи: надо, чтоб было прочно, красиво и чуточку согревало.

На сей раз, однако, сосед Кукша пришел не за разговорами, он задал сапожнику прямой вопрос:

— Шилохвост, мы друзья?

— Да, конечно, Кукша, разве ты сомневаешься? Кукша стоял и молчал. Он сомневался. Потом он сказал:

— А если мы друзья, то почему у тебя от меня секреты? Я же знаю, что ты встречаешься с Жаворонком и Скворцом, что у вас что-то готовится.

Из сапожной кучи выглянули Корелла и Розелла. Не потому, что они хотели подслушать разговор, а просто интересно, шепнула Корелла, интересно, шепнула Розелла, и обе прислушались.

— Конечно, — продолжал Кукша, — какой от меня толк? Я не умею ни тачать, ни строгать, ни камни ворочать… Меня даже в газете не печатают.

— Не надо, Кукша, — попросил Шилохвост.

— Нет, я знаю, знаю! Что я в жизни сделал, что я успел? Написал вот эти таблички? «Не волнуйся, все устроится!» Ничего, Шилохвост, не устроится, это я теперь точно знаю. Потому что — кому я нужен?

Невозможно было слышать, как он это сказал, как он прошептал, что он никому не нужен. Нет, это неправда, воскликнула Корелла, неправда, воскликнула Розелла, и тем самым выдали свое присутствие.

— Так вот вы где, — обрадовался находке Шилохвост. — Познакомьтесь, это Кукша, поэт.

— Начинающий, — скромно добавил Кукша.