Жизнь, прожитая не зря - [28]

— Э, нормально пой! Тебе чё, медведь на ухо наступил?

Потом, когда в его доме собиралась родня, он гнал украинца во двор:

— Э, а ну, давай танцуй! Гопака замути! Быстро!

Богдан, пыля изодранными башмаками, покорно принимался скакать, а столпившиеся вокруг радостно скалились, глазея на диковинный для них танец.

Несколько раз украинец пробовал бежать. Но из горных аулов, где его держали, бежать было некуда. Из районной милиции, куда он сдуру сунулся в первый свой побег, его немедленно вернули хозяевам.

Те привезли Богдана обратно, посадили на цепь посреди двора, точно пса, и избивали ногами и палками до тех пор, пока он не потерял сознание. Потом отливали водой из ведра и снова били. Богдан выл, перекатываясь в пыли, рычал, хрипел, выхаркивая вместе с кровью труху переломанных зубов. Потом его окровавленное, перемолотое, словно жерновами, тело грубо швырнули в угол сарая, где он в беспамятстве отлёживался несколько дней.

Последний раз Богдан пробовал бежать лет десять назад. Ему удалось незаметно забраться в кузов грузовика, выезжавшего из аула. Но грузовик привёз его в соседний район, а не на равнину, как он надеялся. И его снова вернули хозяевам.

Те больше бить не стали. Вместо этого молодой русоволосый чеченец — младший брат хозяина, — зло посмеиваясь, взял остро наточенный охотничий нож и откромсал ему левое ухо.

— Ещё раз убежишь — голову отрежу, — пригрозил он, швырнув окровавленное ухо возле скорчившегося у него в ногах украинца.

Рана загноилась, и Богдан едва не умер от заражения. Безобразный шрам изуродовал теперь всю левую половину его лица. А недорезанный кусочек уха теперь уродливо оттопыривался в сторону, словно древесный гриб.

С тех пор Богдан бросил мечтать о свободе, смирясь с тем, что закончит свои дни в неволе, рабом.

«Это он так, для порядку стращает», — вслушавшись в интонации чеченца, отметил теперь про себя старик.

Впрочем, рабов пока здесь не били просто ради развлечения. У Султана — их хозяина — невольников было трое. Изначально было больше, но остальных продали осенью, когда ему срочно потребовались деньги. Трое оставшихся пахали каждый божий день, не разгибая спины. Султан знал цену рабскому труду — пока невольников мало, а работы много и нет денег на покупку новых, калечить их невыгодно.

— Ну, шевелитесь, — поторопил Гаджимурад, хозяйский сын.

Сослан и Богдан, гремя скованными ногами, взяли лопаты и поплелись к овчарне.

— А ты иди к дому, — приказал он Станиславу. — Давай, работай, не ленись. Если сегодня сделаешь столько же, сколько за прошлые два дня, я тебе кость дам, как хорошей собаке.

Не дожидаясь пинка, тот зашагал к груде кирпичей, наваленных посреди двора. Из них он под присмотром хозяина сооружал пристройку к дому.

Так начинался день для невольников во Внезапной.

III

Николай торопливо взбежал по лестнице на третий этаж и остановился перед чёрной бронированной дверью. Ещё раз сунул правую руку в карман брюк и нащупал там сложенные пополам денежные купюры. Часы показывали ровно восемь. Палец лёг на звонок, и от его мягкого нажима раздалась негромкая, мелодичная трель. Николай, привыкший к надсадному дребезгу их старого звонка, слегка удивился. Дверь открылась почти сразу.

— А, пришёл, — полнолицый Ашот высунулся на лестничную площадку.

— Да. Вот, принёс — держи, — и Николай принялся совать ему деньги.

— Тормози, через порог не надо, — удовлетворённо взглянув на них, он присел на корточки и принялся завязывать шнурки. — Сейчас выйду.

— Ты извини, что так долго. Я правда раньше не мог. За слова отвечаю.

— Ладно, — буркнул армянин. Он вышел наружу и сразу схватил протянутые купюры. Деловито пересчитав их, он довольно улыбнулся:

— Вот так бы сразу! А-то чё за дела: не могу сегодня, не могу завтра. Так же, в натуре, не бывает.

— Ну, извини. Я же не специально, просто так получилось. Меня вон тоже на работе с зарплатой кинули..

Они стали спускаться вниз по лестнице. Полный, с заметно выступающим животом Ашот был невысок и едва доставал до плеча Николая. Он был моложе его на три года и учился в университете на четвёртом курсе юридического факультета. После окончания собирался ехать в Москву, где родственники вроде бы уже приготовили ему хлебное место в прокуратуре. Так, по крайней мере, он хвастался друзьям. К Николаю Ашот относился хоть и свысока, но дружелюбно, без брезгливости. Всё-таки с ним можно было говорить откровенно, тогда как с горцами он всегда держался натянуто, настороже. Армянину и самому приходилось здесь нелегко.

— Ишь, от такой погоды прячутся, в подъезды бегут, — Николай наклонился и погладил полосатую кошку, небрежно развалившуюся на лестничной ступеньке. Кошка негромко мурлыкнула и подняла мордочку кверху.

— Да они гадят только. Задолбали уже. Почему-то всё в нашем подъезде лазают.

— Может, соседи прикормили?

— Да хрен его знает. Так вроде не замечал, — и, указав на видневшиеся в углу стояки труб, предположил. — Здесь просто теплее, наверное.

Ашот толкнул дверь подъезда ногой, и её ветром тут же рвануло так, что, ударившись о стену дома, она едва не слетела с петель. Лица обоих обожгло холодом, и мелкая пыль сразу заскрипела на зубах.