Жизнь против смерти - [119]

Шрифт
Интервал

— Ни одного патрона, — был ответ. — Мы не хотим воевать, нам бы домой!

Но осторожность не мешает, и Грубый для верности заглянул в товарный вагон, и там в первом попавшемся ранце среди белья он нащупал железные «яблочки» да еще пять револьверов. На память, мол!

Машиностроительному заводу в Либени приходилось нелегко. Там делали танки под постоянным надзором немецкой военной команды. Что гитлеровцы так стерегли свои танки — не удивительно, а вот что заместитель директора, чех, усердствовал до последнего момента, об этом не знаешь, что и думать… Глаз не смыкал, как сыч; даже по ночам ходил с фонариком и заглядывал внутрь танков, не спят ли в них рабочие. Ну, а те, конечно, спали. Сами посудите, какой бы чех стал торопиться делать танки для врагов Красной Армии и тем самым, как говорится, вить веревку на свою шею? Слабела дисциплина, слабело и крепление деталей в танках. Рабочим, однако, приходилось всячески изворачиваться. За неполадки сразу же обвиняли в саботаже, и на заводе — чуть что — появлялись гестаповцы.

Заводской сторож был заодно с рабочими. Из проходной в цехи была проведена сигнализация, предупреждающая о воздушном налете. Сторож нажимал кнопку, и на сигнальном табло в цехе загорались определенные цифры. Один ряд цифр означал воздушную тревогу, другой — начавшийся налет. С рабочими у сторожа было условлено: как только в проходной появляются гестаповцы, сторож нажимает сигналы в обратном порядке; в цехах тогда сразу знали, чем пахнет дело, и начинали работать «не покладая рук». Но гестаповцы тоже были не дураки. Они пробовали рукой станки и, если станок оказывался холодным, рабочего избивали. Не пощадили даже старика, который еле стоял на ногах.

На Либеньском заводе шпиков было хоть отбавляй. Однажды Грубый подсовывал под станки листовки, принесенные из спортивного клуба «Метеор». Не успел он еще пройти весь цех, а наверху, в дирекции, уже знали, что делается в цехе. Немало рабочих поплатилось за это жизнью. Да, трудновато было ребятам на Чешско-моравском машиностроительном. Но они не сдавались.

В дни восстания там собралась горстка отважных патриотов — всего человек тридцать вместе с ребятами с соседней Праговки. Рабочих на заводе стало меньше, американские самолеты в вербное воскресенье наполовину разрушили завод. Ей-богу трудно решить, какой завод раньше восстанавливать, когда настанет мир.

В пятницу вечером гитлеровцы срочно вывезли с завода всю готовую продукцию. Не осталось ни одного танка.

— Будет весьма печально, — сказал инженер Экснер, — если мы не сумеем собрать хоть один танк. Да поживей, ребята, время не ждет.

Все бросились по цехам искать детали.

Тут шестерым пришлось срочно уехать на грузовике на помощь радиостудии, и все они там погибли. Вскоре на завод пришли чешские полицейские из восьмого участка: у вас, говорят, есть оружие, пойдемте испробуем его на фашистской сволочи, что засела «У Грабов»; там, как дикие звери, свирепствовали гитлерюгендовцы; у них было орудие, да они еще вызвали на помощь германских штурмовиков; те пикировали на улицы Либени и убивали людей.

Над Балабенкой медленно двигались бронепоезда, на Кухиньке и на Пальмовке шла ожесточенная перестрелка. Из разных пунктов города зенитки обстреливали Либень со стороны Пражачки на Жижкове, от отеля «Страсбург», с Летны и Высочан. В такой «приятной» обстановке бригада монтажников спешно собирала танк.

Странные телефонные звонки беспокоили завод. Какая-то «Группа Людвик» передавала путаные указания «Натяните белые полотнища на крышах больниц и общественных зданий, чтобы их не бомбили американские союзники». Где рабочие возьмут столько белого полотна? Лучше бы вы раздобыли нам прицельную сетку для танка… Можете успокоиться, американцы так и не прилетели. Они нас навещают только в вербное воскресенье. Утром в субботу говорили, что американцы в Рузыни, днем — в Кладно, к вечеру — в Пльзени, а в воскресенье утром никто уже больше ничему не верил. Впрочем, указание о белых полотнищах вскоре было отменено. Вот и слушай их!

У рабочих Чешско-моравского машиностроительного не было ни военного опыта, ни боевого командира, до всего приходилось доходить своим умом.

Ох, уж этот командир! В понедельник к вечеру объявился какой-то майор и представился как Болек Кавалер, выслушал рапорт о положении дел и закурил сигарету. Когда от снаряда загорелась соседняя Праговка и вообще стало жарковато, командир попросил штатский костюм, оставил рабочим на память шинель и фуражку и испарился, не сказав никому ни слова. Ни Кавалера, ни костюма так больше и не увидели.

Рядом горела Праговка, а на Чешско-моравском машиностроительном наспех собирали два танка. Стрелять эти тапки могли только очень неточно, потому что не хватало сеток для оптического прицела (это была засекреченная деталь), — главное, они двигались. Грохоту было много, орудие торчало, чего же еще надо? Вооруженные рабочие разъезжали на танке по Либени, нагоняя страх.

И представьте себе, эти два слабеньких танка, облепленные усталыми, измазанными копотью людьми, которым и в голову не приходило, что они герои, остановили целую немецкую танковую колонну. Гитлеровцы шли с севера на запад и хотели пробиться к американцам. Представляете, какие опустошения они могли бы еще произвести в Праге!


Еще от автора Мария Пуйманова
Люди на перепутье. Игра с огнем. Жизнь против смерти

Когда смотришь на портрет Марии Пуймановой, представляешь себе ее облик, полный удивительно женственного обаяния, — с трудом верится, что перед тобой автор одной из самых мужественных книг XX века.Ни ее изящные ранние рассказы, ни многочисленные критические эссе, ни психологические повести как будто не предвещали эпического размаха трилогии «Люди на перепутье» (1937), «Игра с огнем», (1948) и «Жизнь против смерти» (1952). А между тем трилогия — это, несомненно, своеобразный итог жизненного и творческого пути писательницы.Трилогия Пуймановой не только принадлежит к вершинным достижениям чешского романа, она прочно вошла в фонд социалистической классики.Вступительная статья и примечания И. Бернштейн.Иллюстрации П. Пинкисевича.


Люди на перепутье

Когда смотришь на портрет Марии Пуймановой, представляешь себе ее облик, полный удивительно женственного обаяния, — с трудом верится, что перед тобой автор одной из самых мужественных книг XX века.Ни ее изящные ранние рассказы, ни многочисленные критические эссе, ни психологические повести как будто не предвещали эпического размаха трилогии «Люди на перепутье» (1937), «Игра с огнем», (1948) и «Жизнь против смерти» (1952). А между тем трилогия — это, несомненно, своеобразный итог жизненного и творческого пути писательницы.Трилогия Пуймановой не только принадлежит к вершинным достижениям чешского романа, она прочно вошла в фонд социалистической классики.Иллюстрации П.


Игра с огнем

Когда смотришь на портрет Марии Пуймановой, представляешь себе ее облик, полный удивительно женственного обаяния, — с трудом верится, что перед тобой автор одной из самых мужественных книг XX века.Ни ее изящные ранние рассказы, ни многочисленные критические эссе, ни психологические повести как будто не предвещали эпического размаха трилогии «Люди на перепутье» (1937), «Игра с огнем», (1948) и «Жизнь против смерти» (1952). А между тем трилогия — это, несомненно, своеобразный итог жизненного и творческого пути писательницы.Трилогия Пуймановой не только принадлежит к вершинным достижениям чешского романа, она прочно вошла в фонд социалистической классики.Иллюстрации П.


Рекомендуем почитать
Белая земля. Повесть

Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.).  В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.


В плену у белополяков

Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.


Признание в ненависти и любви

Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.


Героические рассказы

Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.