Жизнь по-американски - [40]

Съемки еще не окончились, когда я уговорил Нино продать мне Бэби, а вскоре стал и владельцем собственного ранчо — восьми акров земли в долине Сан-Фернандо. Исполнилась мечта, которой я грезил еще в Де-Мойне. С помощью Нино мне удалось даже открыть собственный бизнес — я занялся разведением и продажей чистопородных скакунов.

В послевоенные годы Гильдия киноактеров все чаще стала привлекать меня к своей деятельности, к переговорам об условиях контрактов. Думаю, тогда же началась и моя политическая трансформация — как следствие жизненного опыта, пробудившего во мне все возрастающее недоверие к "большому правительству".

Сам того не сознавая, я ступил на тропу, которой суждено было увести меня далеко от Голливуда. Но это случилось позже, тогда же я ни о чем еще не подозревал.

Я вновь начал сниматься и был тому очень рад. После того как Уорнеры закупили права на несколько популярных бродвейских постановок и предложили мне главные роли в них, мне вообще не на что стало жаловаться. Разве что я мог пожалеть об одном: Джеку Уорнеру ни разу не пришло в голову посадить меня верхом на коня в лихо заломленной шляпе ковбоя!

Меня обычно снимали в салонных комедиях, предлагая роли, в которых был бы хорош Кэри Грант. Мне же хотелось играть в сюжетных фильмах. Я считал, что война привила зрителям вкус к событиям, действию. Причем это могли быть фильмы и не о войне: военных лент за четыре года отсняли предостаточно, а приключенческие, со съемками на натуре, вестерны! Но стоило мне лишь заикнуться о подобной роли, как я вновь оказывался в старинной гостиной, облаченный в костюм из серой фланели.

В защиту Джека Уорнера могу добавить только, что он был не одинок. Таков стиль работы Голливуда в целом. Если уж мне выпало сыграть однажды моряка в фильме, принесшем прибыль, можно было быть уверенным, что на сушу кинодельцы выпустят меня нескоро.

— Если вы когда-либо и дадите мне роль в вестерне, — сказал я как-то Джеку, — это, без сомнения, будет адвокат с Востока.

14

К моменту окончания второй мировой воины я, можно сказать, сделался убежденным "ньюдилером"[22]. Я считал, что все послевоенные проблемы могло разрешить правительство, как оно разрешало их в годы депрессии и во время войны, и не доверял большому бизнесу, считая, что крупные общественные предприятия и коммунальные службы должны находиться в ведении государства, а не частных фирм. Если в стране не хватает жилья, чтобы дать крышу всем нуждающимся, построить его должно государство; если медицинское обслуживание нуждается в совершенствовании, значит, нужно национализировать медицину.

В то же самое время мой брат вознамерился стать республиканцем. Долгие часы мы проводили в спорах, нередко даже бурных, обсуждая положение в стране. Брат был недоволен усилением влияния властей, обвиняя Вашингтон в том, что он стремится полностью прибрать к рукам американскую экономику, начиная с железных дорог и кончая угловым магазином. Нил считал также, что нельзя доверять России, нашему союзнику в войне. В ответ я упрекал его в необъективности, в том, что он находится под влиянием Республиканской партии и повторяет слова республиканской пропаганды.

Подобно большинству людей моего поколения, я пережил депрессию и войну и теперь ожидал лучшего и более справедливого общественного устройства. Я искренне верил, что победа нужна нам, чтобы навсегда покончить с войнами.

Однако то, что последовало за днем победы над Японией, мне не понравилось.

Представьте себе, к примеру, что вы решили купить автомобиль. Продавец говорит, что готов вам его продать, но при условии, что вы приплатите еще и ему довольно значительную сумму. Тех, кто четыре или пять лет проходил в военной форме, такое положение не слишком устраивало. Все чаще стали возникать и вспышки расизма, казалось бы, давно забытого, — и это после четырех лет войны, в которой и белые, и цветные сражались плечом к плечу.

Не лучше обстояли дела и в кинобизнесе, раздираемом на части яростными профессиональными спорами. Но больше всего меня беспокоили ростки фашизма, которые я стал замечать в своей стране, — явление, ради уничтожения которого мы воевали.

По всей стране создавались десятки новых объединений ветеранов войны. Подчас эти объединения несли в себе тот же яд фашистского фанатизма, с которым, казалось бы, только что покончила война.

Как я уже говорил, в Голливуде, если вы не поете и не танцуете, то кончите записным оратором. Еще не осознав до конца этой истины, я начал выступать против неонацизма в Америке. Я примыкал едва ли не к каждой организации, встречавшейся на моем пути, которая выступала за сохранение мира. Так я стал членом Всемирного объединения федералистов и Всеамериканского комитета ветеранов войны, покоривших меня своим девизом: "Прежде всего гражданин, потом ветеран". Я действительно боролся за лучший мир и свято верил, что мои выступления способствуют этому.

Однажды после выступления на собрании членов мужского клуба при церкви, прихожанином которой был и я, ко мне подошел наш пастор. Он сказал, что полностью разделяет мои опасения, вызванные ростом неофашизма, а потом добавил: "Ваша речь могла быть еще ярче, если бы вы упомянули и о растущей угрозе коммунизма. Уверен, что вы столь же искренне выступите и против него".